— Залесхофф?..

Русский кивнул. Кентон в глубокой задумчивости откинулся на спинку дивана. А потом вдруг прищелкнул пальцами.

— Есть!

Залесхофф приподнял брови.

— Теперь вспомнил, — продолжил Кентон. — Это не вас, случайно, выдворили из Соединенных Штатов за коммунистическую агитацию и пропаганду в двадцать втором? В Питсбурге, кажется. Или дело было в Детройте? Так где же именно?

Он ждал ответа, предполагая, что сейчас ему продемонстрируют очередной взрыв театрального возмущения. Но затем — к великому своему изумлению — увидел, что русский густо покраснел от смущения.

— В Чикаго, — еле слышно, даже как-то робко пробормотал Залесхофф.

Девушка рассмеялась.

И голос у нее приятный, и смех тоже, подумал Кентон, но тут брат сердито покосился на Тамару и даже стукнул кулаком по столу.

— Прекрати, Тамара, прекрати сейчас же! — Он обернулся к Кентону. — Вы правы, — сказал он и растерянно пожал плечами. — Видите ли, я в ту пору был еще очень молод. Мальчишеская эскапада, ничего более. Но было это в тысяча девятьсот двадцать пятом, друг мой, и в Чикаго. — И он как-то не очень убедительно рассмеялся. — Имя вы запомнили, все правильно, а вот факты переврали.

— Что ж, — заметил Кентон, — ничего удивительного. Когда вас выдворяли из Чикаго, я был прыщавым юнцом. И до настоящего момента, пока вы сами не заговорили, никогда и ничего о вас не слышал. И даже имени не знал.

Залесхофф откинулся на спинку стула и громко засопел. Девушка заговорила первой.

— Так вы хотите сказать, мистер Кентон, — она с трудом подавляла смех, — что вы понятия не имели о том, что мы жили в Америке, и просто придумали всю эту историю о моем брате?

Кентон кивнул:

— Да, придумал. Оба вы говорите по-английски с американским акцентом, говорите так же бегло, как и я. Отсюда вывод: очевидно, что несколько лет вы провели в Америке. К тому же у меня были все основания предполагать, что брат ваш работает на советское правительство. Вот и захотелось немножко подразнить его. Ну и эта история с депортацией показалась мне наиболее вероятной.

— Что ж, я буду… — начал Андреас Прокович Залесхофф, но сестра его перебила:

— В тысяча девятьсот девятом наш отец был тайно убит Охранкой. Мама бежала с нами из Баку через Мексику в Америку, я тогда только-только родилась. Но там она так и не удосужилась обзавестись нормальными документами, и когда у Андреаса начались неприятности с полицией из-за этой самой пропаганды, все это тут же всплыло наружу, и нас депортировали. Вскоре мама умерла, мы с братом лучше говорили по-русски, чем по-английски, вот и решили попросить советское гражданство. Все очень просто.

— Если ты, Тамара, закончила со всеми этими фамильными откровениями, — сердито бросил ее брат, — я бы предпочел переговорить с мистером Кентоном сам. — Он обернулся к журналисту. — Итак, мистер Кентон, мы вроде бы ответили на ваш вопрос. И теперь вам известно, кто я такой. Может, тогда соблаговолите ответить на мой? Как вы оказались в отеле «Джозеф»?

Кентон призадумался, потом сказал:

— Что ж, думаю, вреда от этого никому не будет.

Он начал описывать свою встречу с Захсом, и Залесхофф слушал его очень внимательно. Затем журналист объяснил, по каким причинам принял предложение Захса, и поведал о том, что видел в отеле «Джозеф». Однако когда он перешел к разговору с «полковником Робинсоном», русский начал перебивать его, задавая все новые и новые вопросы. Что именно он сказал? Упоминалась ли в разговоре нефть? Насколько далеко простиралось доверие «хозяина» к Майлеру? А когда Кентон упомянул о влиятельных знакомых полковника в Лондоне, в глазах у Залесхоффа вспыхнул огонек и он возбужденно пробормотал что-то сестре по-русски. Намерение полковника ехать в Прагу тоже весьма его заинтересовало.

— Ну а затем, — добавил уже в самом конце Кентон, — на сцене появляетесь вы. Но вот как и почему, не имею ни малейшего представления.

— Ну, это очень просто объясняется! Я видел, как люди Саридзы выносят вас из отеля «Вернер». Чуть позже обыскал ваш номер. В одном из карманов пальто нашел небольшой клочок бумаги, вырванный из записной книжки. Там значилось два адреса, оба написаны по-русски. Первый: отель «Джозеф». Второй: вилла «Песчик». Так назывался дом, где я вас нашел.

— Но как вы вообще узнали о моем существовании?! — воскликнул Кентон, а затем вдруг его осенило. — Наверное, тот отвратительный тип с физиономией как из теста, которого Захс называл нацистским шпиком, работал на вас?

Залесхофф смотрел загадочно.

— Кто убил Захса? — не унимался Кентон.

Русские обменялись многозначительными взглядами. Залесхофф пожал плечами:

— Кто его знает…

— Ладно, — раздраженно бросил Кентон, — пока это опустим. Есть еще информация, которая вас интересует? — с изрядной долей иронии произнес он.

У него вдруг сильно заболела голова.

— Пожалуй, мистер Кентон, — мурлыкнул Залесхофф. — Еще всего два вопроса.

— А именно?

— Мне удалось подслушать через окно конец вашей беседы с Саридзой перед тем, как вас увели в подвал. Скажите, мистер Кентон, почему вы отказались отдать фотографии и спасти тем самым свою жизнь? Что заставило вас сказать «нет» и выносить издевательства этого садиста Майлера?

Кентон усмехнулся.

— Видите ли, Залесхофф, — начал он, — мой отец был ирландцем, а мама — француженкой. И я с удивлением обнаружил, что унаследовал от родителей два странных качества — упрямство и крайнее отвращение к насилию.

Русский взглянул на сестру.

— Ты поняла, Тамара? Я ведь рассказывал тебе, что они с ним вытворяли.

Девушка кивнула. Брат снова обратился к Кентону.

— Последний вопрос, — сказал он. — Где можно найти эти фотографии?

Кентон судорожно пытался сообразить. Судя по всему, Залесхофф слышал не весь его разговор с полковником и ничего не знал о кафе «Шван».

— Так вы и вправду не знаете?

Залесхофф медленно покачал головой. И Кентон почти физически ощутил исходящую от него враждебность, которой было отмечено самое начало их разговора.

— В таком случае, монсеньор Залесхофф, — ответил он, — я собираюсь поторговаться с вами.

— Вот как?

— Да. За последние двадцать четыре часа со мной произошло множество крайне неприятных событий. Хотелось бы как-то компенсировать все это.

Губы русского сжались в тонкую полоску, челюсть агрессивно выдвинулась вперед.

— Сколько? — тихо спросил он.

Кентон изобразил крайнее изумление.

— Господи, нет, не деньги! Вот уже в третий раз мне предлагают подкуп за пачку каких-то совершенно неинтересных снимков. Я был о вас более высокого мнения, монсеньор, — с упреком добавил он.