Но принцесса всё смотрела на гоблина, в чьих глазах ещё горела искра. Но вот мигнула, дрогнула… дрогнули губы…

«Удачи, Колючка».

И искра погасла.

– Ненавижу гоблинов, – мимоходом заметил принц, сажая Колючку в седло.

– Я тоже, – помедлив, откликнулась она, чувствуя, как к ней придвигаются теснее, ближе.

– Вот так, леди… да… А теперь – во дворец! Там и поговорим, получше узнаем друг друга… Вы ведь не откажетесь?

– Нет, – Колючка собрала волю в кулак. Обернулась и заставила себя мило улыбнуться. – Не откажусь.

Принц просиял по новой. Всхрапнув, конь его пошёл рысью.

«Прощай, Шорк. Я не забуду тебя».

…Далеко-далеко, вспугнув пирующих ворон, в петле дрогнуло тело прорицателя.

Лети, Мотылёк

Впервые Ки́ран увидел Её в пятницу. Да, кажется, тогда была именно пятница: пьяный, пропавший табаком вечер, скабрезные шуточки Билла, стакан с виски на барной стойке… И сумасбродное предложение: «А не сходить ли нам в цирк, приятель?»

И они пошли: захотелось вспомнить босоногое детство. Тот самый цирк-шапито, снова приехавший в их провинцию.

Киран сидел в заднем ряду, чувствуя, как хихикающий друг пихает его острым локтем. Пахло пригоревшим попкорном и помётом зверей. Острый, тяжёлый запах вился вокруг, проникая в ноздри.

Пьяный Киран улыбался, глядя на вихлястых клоунов и гарцующих зебр. Вяло аплодировал усатой женщине и акробатам. А после… после случилось то, из-за чего вмиг улетучился хмель.

Потому что на арену выбежала…

– Встре-е-е-ечайте!

…Нет. Вылетела.

– Мо-о-о-отылёк!..

Девушка-бабочка. Девушка-мечта.

Киран застыл, глядя на крылья, трепетавшие за её спиной: цвета осени, с окантовкой золота, они сыпали вокруг переливчатой пыльцой, и зал ревел, протягивая к ней руки. Невысокая, изящная, босая, она танцевала на арене, изгибаясь так, как не мог никто другой, а под конец взлетела под купол на незримых канатах… и исчезла, распавшись на стаю голубых мотыльков.

– Кру-у-уть! Эффекты – класс! – восторгался Билл, аплодируя.

Киран же – бледный и напряжённый, – просто сидел, подавшись вперёд, сцепив холодные руки.

Что-то было не так. Что-то… было нехорошо.

– Ладно, бро, айда в клуб! – приобняв друга за плечи, сказал Билл после представления.

Народ расходился, возбуждённо галдя. Переходил к киосочкам сладкой ваты и мерцающим во тьме аттракционам.

– Нет, я… домой, – вывернулся из объятий Киран.

– Ну, дело твоё, – фыркнул друг и тут же отвлёкся на девиц, прошедших рядом: – Эй, девочки! Как насчёт выпить? А меня зовут…

Киран помедлил. И, ступая тихо-тихо, направился за кулисы.

– Плохо работаешь, – скрежетнул чей-то недовольный голос, и Киран замер, спрятавшись в тени. – Нужно больше! Куда больше мотыльков!

– Я устала, – прошелестел ответ. – Без леса, без родных земель… Я умираю, господин! Отпустите… Я достаточно вам служила!

Киран оцепенел. Выглянул из укрытия потихоньку.

Там, рядом с тусклым фонарём, у бочки съёжилась летучая девушка. И крылья её никуда не делись. Они трепетали, как крылья бабочки. Нечто прекрасное, неотделимое…

А рядом, сжимая кулаки, высился седой хозяин цирка.

– Лгунья, – прошипел он. – Все феи лгут!

«Феи», – сглотнув, повторил про себя Киран. В памяти всплыло лицо бабушки, пронёсся негромкий голос, что рассказывал сказки.

«А феи правда есть?»

«Правда, внучок. Я их видела. Я…»

– Отпустите!

– Ты отправишься в клетку!

Руку Кирана тронуло нечто лёгкое. Он невольно дёрнулся, задев ногой пустое ведро, и то загрохотало, упало, покатилось по проходу.

– Кто здесь?

Хозяин цирка выхватил револьвер и кинулся на звук. Киран попятился – и побежал к выходу.

***

…Выходные у бабушки пахли изюмными булочками и корицей. Она сама походила на пропечённый маффин: такая же тёплая, сдобная. Вечерами бабушка читала внуку о феях чудесного мира. Малом народце, что обитал в их стране: существах гордых, весёлых и опасных, доверчивых и лживых, добрых и плохих… Когда-то Киран и правда верил в них. Помнил наизусть истории о том, как чу́дные феи могли призывать мотыльков.

Да только детство давно осталось в прошлом. Застыло на фотографиях. Киран сто лет не звонил бабушке: такой далёкой и такой родной.

От осознания этого стало стыдно. Щёки запылали, а ноги сами собой повернули в магазин: зайти, купить всего самого лучшего, порадовать… Он же помнит, что она любит? Помнит, несмотря на то, что теперь видит её лишь дважды в год: на День Рождения и Рождество?

Киран помнил. Но бабушка, открывшая дверь, даже не посмотрела на подарки.

– Мой мальчик!..

Были объятия и слёзы. Ужин, после которого не то что встать – говорить от сытости трудно… Но Киран, промокнув салфеткой губы, всё же сумел задать вопрос:

– Бабушка… А помнишь, ты рассказывала о феях?

– А зачем тебе? – сразу прищурилась старушка.

Киран отвёл взгляд. Рассказать или не рассказать? За стеклом, в темноте, внезапно метнулось что-то быстрое, лёгкое. Ночной мотылёк, понял Киран. И, неожиданно для себя, принялся говорить.

Веря и не веря, он поведал ей о представлении, о девушке и словах хозяина цирка. И чем дальше рассказывал, тем мрачнее становилась бабушка.

– Злыдень! – под конец выплюнула она. – Нашёл-таки диковинку! Пленил фею мотыльков!..

Киран вдруг вспомнил, что бабушка, в отличие от родителей, никогда не одобряла шапито. Если цирк приезжал в город, когда он гостил у неё, бегать туда с друзьями-мальчишками приходилось тайно.

– Знаю я этого «господина»! – процедила бабушка, раздувая ноздри. – Всегда гнилой был! Значит, ухитрился, стащил туфельки, пока ночью танцевала! Спрятал за железными дверьми!

«Туфельки?»

В памяти всплыла давняя-давняя сказка: если осенью, в полнолуние, увидишь на лесной прогалине плясунью-фею, что пляшет босиком, и, прикрывшись веткой рябины, украдёшь её туфельки – будет она исполнять твои желания, покуда обувку не вернёт…

– Она ведь умрёт без леса, бедняжка… Зачахнет! – всхлипнула бабушка.

– А вот и нет, – сказал Киран и решительно встал из-за стола.

Похоже, ему надо было вспомнить не только сказки.

***

…Она снова порхала по арене: прыжок, поворот, вверх, вниз. Пируэты, сонм голубых мотыльков, что вьются дрожащим шлейфом… Скоро, очень скоро вспыхнет бирюзовый фейерверк под вздох толпы.

Киран был терпелив, внимателен. Не зря он ходил сюда всю неделю, травил байки с охранниками, приглашал их выпить и бросал бармену: «Повтори!» Кошелёк пустел, но цель близилась. Вскоре он узнал привычки и распорядок дня хозяина цирка. Узнал про железный сейф за картиной и ключи, всегда носимые в кармане.

«Потерпи, Мотылёк. Ещё чуть-чуть потерпи!»

Вот и последнее в их городе представление. Сегодня хозяин обязательно будет в зале: смотреть из первых рядов, как простой зритель. Эта привычка его и подведёт.

И подвела.

«Глаза боятся – руки делают». Когда-то попавший в плохую компанию, погоревший на воровстве, подросток Киран долгое время состоял на учёте