— Нет. — Чайна улыбнулась Джессике. — Хотя я всегда восхищаюсь вами, когда вижу на подиуме или в журналах.

Свет в фойе мигнул. Это был сигнал, что спектакль скоро начнется, и зрителей просят занять места.

— Может, будет время, сходим куда-нибудь, посидим? — проговорила Чайна на прощание, едва ли не умоляюще глядя на Николаса.

Джессика заметила, что хотя Николас и улыбнулся Чайне с вполне искренней теплотой, но ничего ей не ответил. Казалось бы, это должно было говорить о том, что он не собирается идти куда-то с этой женщиной, которая явно была к нему неравнодушна. Но, тем не менее, Джессика опять почувствовала острый укол ревности. Она вдруг разозлилась. Пожалуй, не будь сейчас рядом Салли и Родерика, она бы не удержалась и спросила бы, что для него значит эта Чайна.

Спектакль Джессике понравился. Не так давно она видела эту же пьесу в постановке лондонского театра, но и бродвейская постановка была весьма неплохой. Как и в прошлый раз, пьеса держала Джессику в эмоциональном напряжении, так как тема спектакля была очень созвучна ее собственному мироощущению.

В антракте Салли предложила сходить в буфет и чего-нибудь выпить.

Знакомых в фойе было немало. Преувеличенно радушные приветствия, поцелуйчики в щечку… Джессике казалось, что у нее сейчас закружится голова от всех этих «моя дорогая», «как жизнь?» и тому подобное.

— Черт! — тихо выругалась Салли себе под нос.

Джессика удивленно взглянула на подругу. Салли молча указала глазами куда-то в толпу. Через переполненное народом фойе к ним пробиралась Хилари. Джессика понимающе кивнула.

— Может, смоемся в дамскую комнату? — предложила она.

— И испортим ей все удовольствие?

— Ты что, хочешь остаться и понаблюдать, как она будет обхаживать Родерика?

— Еще бы, — решительно заявила Салли, беря мужа за руку. — Жаль пропускать такое представление.

Родерик заговорщически улыбнулся Салли и поднес ее руку к губам.

— Родерик, как я рада тебя видеть, — проворковала Хилари, едва ли не бросаясь ему на шею. Потом повернулась к Николасу и одарила его улыбкой, от которой большинство мужчин тут же растаяли бы на месте. — Николас. Как хорошо, что ты позаботился о Джессике и вытащил ее в свет. А то она, бедная, совсем заскучала в последнее время.

Ага! Кошка выпустила коготки. Ну ладно…

— А ты, Хилари, как всегда, в гордом одиночестве? — осведомилась Джессика, изобразив сочувствующую улыбку.

— Нет, конечно, — таким же сладеньким голоском отозвалась Хилари. — Как прошел показ мод в Майами? Говорят, ты там крупно поцапалась с одним небезызвестным фотографом. И дело даже дошло до… — Хилари выдержала театральную паузу и закончила с нажимом, — до оскорбления действием.

Джессика мысленно подобралась. Раз Хилари хочет драки, она ее получит. Ведь сама нарывается.

— Но я все-таки не пыталась вцепиться ногтями ему в лицо, как это было с тобой в Париже. Или в Милане? Или я ошибаюсь, и это не ты, а тебе кто-то пытался попортить физиономию?

— У нас у всех бывали крупные разногласия с представителями прессы, — примирительно проговорил Родерик.

Джессика с благодарностью посмотрела на мужа подруги. Вообще-то она терпеть не могла ссориться с кем-то на людях. Но Хилари была из тех немногих знакомых, которые раздражали ее до такой степени, что в их присутствии ее буквально трясло.

Тут как раз мигнул свет. Пора было возвращаться в зал.

Хилари сердечно распрощалась со всеми и ушла. Вот и славно, потому что Джессика уже готова была ее убить.

После спектакля Родерик предложил поужинать всем вместе в каком-нибудь ресторанчике.

— В каком? — спросила Салли.

— В каком-нибудь поскромнее. — Родерик улыбнулся. — Там, где нас не найдет Хилари.

Или Чайна, добавила про себя Джессика и сама поразилась тому, как же сильно она ревнует. И тем более беспричинно. Раньше за ней такого не наблюдалось.

Была уже почти полночь, когда Николас привез Джессику домой. Она потянулась к ручке, чтобы открыть дверцу машины.

— Спасибо тебе за чудесный вечер.

Николас перехватил ее руку.

— Вчера ночью мы вместе спали. Позавчера занимались любовью. И сегодня утром тоже. — Он взял ее под подбородок, повернул к себе и посмотрел прямо в глаза. — А сейчас ты не хочешь, чтобы я к тебе поднялся?

Джессика невольно вздрогнула.

— Николас, понимаешь… Я не знаю, нравится мне или нет, к чему все у нас идет.

— «Все» — это что? Объясни, пожалуйста.

Ей было страшно. Она боялась его. И себя…

— Я, ты… Мы с тобой… — Она отвела взгляд. — Скоро я улетаю в Европу. — Она на мгновение умолкла. Николас тоже молчал, ожидая продолжения. Он провел пальцем ей по губам. — Меня не будет здесь несколько месяцев, — выдавила она.

— И ты не хочешь, чтобы тебя тут что-то держало? — В преувеличенно мягком голосе Николаса таилась угроза. — Не хочешь ничем себя связывать? Как ты себе это представляешь? Пока есть возможность, будем наслаждаться друг другом? Ночь — у тебя, ночь — у меня. Когда нам обоим этого захочется. А потом мы нежно расцелуемся на прощание и скажем: «Слушай, все было замечательно. Давай повторим как-нибудь при случае»? — Он был вне себя от ярости. Ему хотелось взять ее за плечи и как следует встряхнуть — так, чтобы проняло. — Ты так себе все это видишь? И для тебя это совсем ничего не значит?

Джессика вдруг поняла, что ей дается возможность покончить со всем этим раз и навсегда. Сейчас был самый удобный момент для того, чтобы произнести те самые горькие и жесткие слова, после которых они с Николасом расстанутся и уже никогда не увидят друг друга.

Наверное, именно так ей и стоило бы поступить. Потому что еще немного, и она уже не найдет в себе сил с ним расстаться. Впрочем, уже и теперь…

Стоило только Джессике подумать о том, что она никогда не увидит этого человека, не почувствует прикосновения его рук и губ, не испытает того счастья, которое он ей дарит, как ее сердце защемило от боли.

— Нет.

Пару секунд Николас молчал. Ему было достаточно просто смотреть на Джессику, гладить ее по щеке, по волосам.

— Это тебя Чайна расстроила?

Неужели она настолько не умеет скрывать свои чувства? А ведь Джессика была уверена, что может владеть собой.

— Сразу видно, что ты ей не безразличен.

— Когда-то у нас была любовь. И мы даже собирались пожениться. Нам тогда было по двадцать лет. Я был начинающим амбициозным художником и рьяно сопротивлялся всем попыткам отца привлечь меня к большому бизнесу. Я на два года уехал в Европу. Без гроша в кармане. А Чайна ехать не захотела. Сказала, что жить нам не на что, и что это не жизнь. — Николас пожал плечами. — Мы поссорились. Я, как говорится, ушел, хлопнув дверью. А она вышла замуж за другого.