– Он и правда очень несчастен, – сказала она, пока принцесса его читала. – Мы просто не знаем, что с ним делать, а ведь вам известно, что от его расположения зависит судьба сотен пленников.

– А я-то что могу? Вы же не думаете, что я собираюсь его принять у себя и ответить на его пламенное чувство?

– Боже сохрани, Ваша Светлость! Одно лишь словечко, намек, немного надежды… чтобы он пришел в себя до своего отъезда, который, говорят, уже недалек. Умоляю, клянусь Вашей Светлости, что никто не узнает.

Принцесса явно колебалась. Вопреки ее воле все последующие дни она не могла избавиться от воспоминаний о горящем взгляде пирата, а когда представляла высокую величественную фигуру араба, по телу ее пробегала мимолетная дрожь. Не так уж легко, оказывается, иногда быть христианской принцессой, особенно если тебе всего тридцать, ты замечательно красива и, кроме того, вдовеешь уже тринадцать лет; муж, конечно, был просто отвратительным, но всё же…

Внезапно приняв решение, Мария-Анна подошла к итальянскому шкафчику из черного дерева и слоновой кости, открыла его, взяла что-то и передала жене дипломата.

– Держите! Вручите это ему и скажите, что я польщена его вниманием, но пусть не ищет со мной встречи. Иначе он вовлечет меня в большие неприятности. Старуха Ментенон просто не сводит с меня глаз.

Госпожа де Сент-Олон задумчиво посмотрела на переданный ей маленький портрет и улыбнулась.

– Неужели Ваша Светлость надеется потушить огонь пламенем? Миниатюра, которая отныне будет у него перед глазами, вряд ли успокоит нашего влюбленного!

* * *

Между тем Абдалле пришлось отказаться от своих безумных амурных планов сойтись покороче с принцессой. Переговоры ни к чему не привели, и ему пришлось собираться в обратный путь. Король назначил ему двадцать шестого марта прощальную аудиенцию, а шестого мая посланник покинул Париж в самом дурном расположении духа.

* * *

Нервно покусывая стебелек красной розы, султан Мулай-Исмаил возлежал на коврах и подушках, с мрачным видом слушая отчет посланника Абдаллы бен Аиши. Кожа сорокапятилетнего монарха была очень темной, а в минуты гнева становилась черной как ночь. Негроидный тип лица, полные губы и слегка приплюснутый нос султан унаследовал от матери – суданской рабыни, а от отца, узурпатора Мулая-Рашида, ему достались железная воля, непомерная гордыня, неслыханная жестокость и властность, равно как и гневливый характер.

Резким жестом Мулай-Исмаил прервал доклад, поднялся с пола и подошел к двери маленькой комнаты со стенами, выложенными мозаичным орнаментом, и потолком из резного кедра, которая выходила в чудесный розовый сад, где еле слышно журчала вода фонтанов.

– На что мне золото и подарки, посланные христианским королем! – взорвался он наконец. – Что может он подарить мне такого, чего у меня нет? Я ждал от короля ремесленников и строителей, которые могли бы мне возвести дворец, подобный Версалю, который, как говорят, неподражаемо великолепен.

– Так и есть, поверь мне. Никогда не видел я ничего красивее.

– Вот мне и нужны мастера, которые сумели построить это чудо. Лишь за такую цену я отдам ему французских рабов. А мы восполним их недостаток испанцами, португальцами или другими. Ты говорил это королю Франции?

– И это говорил, и еще много чего. Но король отказался дать мастеров.

Гнев султана вспыхнул как порох. Бросившись на Абдаллу, он свалил его на пол.

– Ты не смог выполнить доверенную тебе миссию! Ты – просто осел, бойся моего гнева! За нерадивость тебя ждет расплата – умрешь под пытками!

Абдалла в ужасе лежал лицом к земле и ждал смерти. Мулай-Исмаил славился тем, что мог из любой позиции единственным ударом сабли снести человеку голову. Но так же внезапно, как началось, рычание султана вдруг стихло.

– А это что? – произнес он.

Абдалла, осторожно приподняв голову, увидел, что его повелитель держит в руках маленький круглый предмет: портрет принцессы, который, вероятно, выпал из одежды, когда султан бросил его на землю. Огромные желтые глаза Исмаила стали еще больше, толстые ноздри раздувались.

– Кто эта женщина, Абдалла? Кто она – эта чудная красавица?

– Благородная дама королевского двора, дочь короля Франции. Имя ее – госпожа принцесса де Конти. Она – самая красивая из француженок.

– Не сомневаюсь. Прежде мне не доводилось видеть такой. Но скажи, неужели художник нисколько ее не приукрасил?

Абдалла склонил голову и вздохнул:

– Нисколько, мой повелитель… Он заслужил скорее тысячу ударов плетью за то, что не смог передать всю ее красоту…

– Правда?

Воцарилось долгое молчание, которое Абдалла, стоявший до сих пор на коленях, не решался нарушить. Султан, продолжая держать миниатюру в руке, подставлял ее лучам жаркого солнца под разными углами, словно хотел оживить портрет. Гнев его окончательно улегся, и теперь лицо варвара выражало лишь бесконечное восхищение и животное желание, заставившее Абдаллу содрогнуться. Снаружи по-прежнему раздавалось журчание фонтанов и пение птиц, но приятные звуки не могли заглушить скрипа лебедок, криков боли и щелканья плетей, обрушивавшихся на голые спины рабов-христиан. Ни днем ни ночью пленники султана не переставали строить гигантский дворцовый комплекс, который тот намеревался сделать обширнее Версаля, о котором грезил наяву. За белыми стенами Мекнеса жизнь была тесно переплетена со смертью, а под роскошными цветами садов струилась кровь, которой было не меньше, чем воды в питавших розы каналах. Абдалла вздохнул. Слишком хорошо зная своего властелина, он догадывался, что произойдет дальше, и… не ошибся.

– Ты напишешь королю Франции, – спокойно проговорил Мулай-Исмаил, – и скажешь, что я верну ему десять тысяч пленников, если он отдаст мне в жены свою дочь, принцессу.

– Но… – взмолился посланник, – она же христианка и…

– Отречется, только и всего. И станет мне женой, султаншей моего королевства, а уж я брошу к ее ногам всех своих подданных, все свои богатства. Разве может она отказаться?

– А если все же откажется?

Наступая на Абдаллу, султан схватил его за ворот джеллабы и грубо поднял с колен.

– Будет лучше, если согласится, Абдалла бен Аиша. Ты провалил первую миссию, не провали и вторую, если дорожишь жизнью. Теперь ступай и принимайся за дело.

Он скорее вышвырнул посланника, чем выпроводил, и громадными шагами стал удаляться, пересекая сад.

Абдалла, полуживой от страха и полный мрачных предчувствий, долго смотрел ему вслед. Смерти он не боялся и знал, что она не заставит себя ждать. Видеть же белокурую принцессу женой короля-мавра было бы куда хуже смерти. Но вскоре капитан понял, откуда взялось это внезапно нахлынувшее отчаяние и чувство одиночества – Мулай-Исмаил забрал с собой портрет Марии-Анны!

* * *

– Не могу взять в толк, сударыня, откуда марокканский султан узнал о вашем существовании? До меня дошли слухи, что его посланник оказывал вам знаки внимания, но ведь отсюда до предложения руки и сердца его повелителя целая пропасть! Очень хочу надеяться, что вы не вели себя легкомысленно!