– С ней? Танцевать с мешком костей? Она слишком уродлива!

Как она тогда страдала от его слов! Да и поныне страдала, если услужливая память внезапно рисовала ей картины прошлого. Между тем полгода назад серое полотно жизни принцессы обрело иные краски: ее брат Карл, молодой, красивый, отважный, но тоже преследуемый и оттого еще более несчастный, наконец-то вернул себе трон. Став королем Карлом II, первое, что он сделал, – призвал к себе мать и сестру, которая отныне становилась желанной партией для многих. Настолько желанной, что сама Анна Австрийская, руководимая, разумеется, Мазарини, не теряя времени, попросила руки Генриетты для своего второго сына. И кошмар нежданно обернулся волшебной сказкой для юной принцессы, которую брат ласково называл Кошечкой.

А сегодняшний день был лучшим из всех. Когда Генриетта приехала во Францию, ее встретили как истинную невесту королевского дома. Повсюду, где бы ни проезжала принцесса, ее сопровождали цветы, флаги и восхищенные возгласы. В дороге, увы, ей пришлось обратиться к лекарям – она подхватила корь, которая, к счастью, быстро прошла.

Теперь, пока взгляд ее, скрытый вуалью из дорогих кружев, блуждал по сторонам, в голове радостно билась мысль: вот она, вершина ее торжества, ведь на церемонии, соединившей ее с Филиппом, присутствовал сам король. Монарх находился на клиросе, всего в нескольких метрах от нее, и Генриетта несколько раз ловила на себе взгляд его голубых глаз – грустный и задумчивый.

В восторге принцессы было что-то дикое, первобытное. С момента ее приезда Людовик проявлял к Генриетте почтение и нежную внимательность. Как знать, не сожалеет ли он теперь, что взял в жены белокурую испанскую инфанту, безумно в него влюбленную, но пресную и простоватую, в то время как чуть позже он мог жениться на принцессе Англии?

«Я могла стать королевой Франции, – думала Генриетта с легкой грустью, – королевой… вместо того чтобы стать просто Мадам, герцогиней Орлеанской, второй дамой королевства».

И она не ошибалась. Людовик XIV, с тех пор как встретился с ней вновь, испытывал горькое сожаление. «Мешок костей» преобразился в чудесную семнадцатилетнюю девушку, замечательную красавицу с нежным цветом лица «лилии и жасмина» и пышными каштановыми волосами, мягкими и шелковистыми. Сложена она была превосходно, и главное – в облике Генриетты было достоинство и благородство настоящей принцессы. Так что Людовик невольно задумывался: какая из нее вышла бы королева!

Но повернуть время вспять невозможно, и отныне между ними ничего не могло быть, кроме родственных чувств, которые отнюдь не соответствовали неумеренному аппетиту молодого короля. И он твердо решил, что не станет ими довольствоваться, особенно когда смотрел на своего брата.

В наряде из плотного шелка, усыпанном драгоценными камнями, красавец Месье казался верхом элегантности. Людовик презрительно относился к его чересчур женственному вкусу, забывая, по причине крайнего себялюбия, что этот женственный вкус привили брату искусственно, и было это делом рук Мазарини и самой королевы-матери. Оба надеялись, что, став эстетом и модником, Месье не будет интриговать и устраивать заговоры против брата, как это сделал в свое время незабвенный дядюшка Гастон Орлеанский со своим братом – Людовиком XIII. И то, что сердце Месье было добрым и чувствительным, что, возможно, в нем погиб великий военачальник и что отвагу его невозможно было отрицать, по сути, ничего не меняло: все, что могло сделать из Филиппа жаждущего власти честолюбца, было безжалостно вытравлено. Вот почему король не считал брата ни политическим конкурентом, ни соперником в любви.

Между тем Месье достойно исполнил супружеский долг в отношении юной жены и даже чувствовал себя влюбленным… ровно две недели! Не больше, ибо он был очень умен и проницателен и быстро понял, каким дьявольским кокетством наделила его жену матушка-природа. Понял он и то, что у него нет ни малейшего шанса заслужить ее любовь, и вернулся к своим прежним привязанностям: артистам, друзьям и приятелям – довольствуясь тем, что Генриетта – отличная хозяйка и его апартаменты приобрели славу самого приятного места во дворце.

Со своей стороны, Мадам строила грандиозные планы: она хотела быть только первой и собиралась действовать решительно. Не обладая королевским титулом, она могла стать королевой в реальной жизни. Супруга Людовика XIV, ничтожная Мария-Терезия, скромная, невыразительная, богобоязненная и едва говорившая по-французски, не могла оспаривать у нее первенства, которого она жаждала. Да и Филипп, к которому она относилась как к приятелю, нередко обременительному, тоже не мог этому препятствовать. Что же касается того, от кого ее грядущее царствование зависело, то у Генриетты были серьезные основания рассчитывать на успех.

Вполне сознательно утроив самое изысканное кокетство, Мадам то и дело старалась попадаться ему на глаза. А поскольку Людовик только этого и ждал, ибо ему нравилось видеть отблеск собственного величия в блеске черных глаз невестки, то его окружение быстро догадалось, что из новой симпатии монарха можно сделать не только объект наблюдения, но также извлечь кое-какую выгоду. Итак, вскоре Мадам стала центром притяжения самого молодого, веселого и буйного двора, который когда-либо существовал на пространстве между Тюильри и Фонтенбло.

Однако в королевском окружении находился человек, не одобрявший явной склонности монарха к его невестке. Это был один из членов английской свиты бывшей принцессы, молодой и очень красивый герцог Бэкингемский, сын знаменитого Бэкингема, который был настолько влюблен в Анну Австрийскую, что даже собирался воевать против Франции.

До этого проклятого брака Генриетты с Месье молодой Бэкингем был фаворитом, наперсником и верным пажом Кошечки. Отныне низведенный до уровня обычного гостя-иностранца, который рано или поздно уберется восвояси, красавец герцог не мог с этим смириться. Еще во время их путешествия во Францию он намеревался вызвать на дуэль адмирала, которому было поручено доставить принцессу к жениху, и тот, молодой герцог де Норфолк, чудом избежал последствий его бешеной ревности.

Стараясь вернуть угасающее расположение Мадам и привлечь к себе внимание, Бэкингем бросал через окно золотые монеты и придумывал тысячи изощренных безумств в стиле испанских воздыхателей. Тут были и серенады под окнами принцессы, и ежедневные роскошные букеты, подарки, стихи и разного рода знаки внимания, что в конце концов вызвало гнев у того, кто больше остальных имел на это право: Месье, оскорбленный выходками англичанина, прямиком отправился к матери, чтобы высказать свое негодование.

– Да Бэкингем просто осаждает мою жену! – начал он без вступления. – К тому же ему больше нечего делать в нашем королевстве. Пусть убирается на родину, и не будем больше об этом говорить!

Анна Австрийская, очень любившая Бэкингема-отца, с радостью заступилась бы и за его отпрыска, но она поняла по необычно резкому тону сына, от которого всегда видела лишь любезное, полное нежности обхождение, что дискуссии на эту тему он не допустит. И ей пришлось взять на себя эту малоприятную миссию.

Вскоре Бэкингему пришлось со слезами и вздохами отчаяния покинуть дворец без надежды на возвращение… что сразу же расчистило место королю, отныне избавленному от назойливого конкурента. Все лето 1661 года Мадам и ее государь почти не расставались. Погода тогда стояла превосходная, в тенистых зарослях Фонтенбло было тепло и уютно, и нега, упоительная нега молодости пронизывала сердца и тела, кружила голову, властно призывая к любви…