Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Делоне: Да, я подтверждаю, что никто не сходил.
Монахов: Можете ли вы припомнить, не разбили ли там кому-нибудь очки?
Делоне: Нет, не помню.
Богораз: Хочу спросить подсудимого Делоне – знал ли он конкретно, что именно мы будем принимать участие в демонстрации?
Делоне: Нет, не знал.
Богораз: А когда вы пришли на площадь, вы поняли, что мы собираемся протестовать?
Делоне: Да, понял, увидев и услышав вас и других.
Богораз: А 21 августа вы догадывались о моих намерениях протестовать против ввода войск?
Делоне: Конкретного разговора не было, но, зная вас достаточно… (Смех в зале.)
Прокурор (обращаясь к Богораз): Вы говорите, что уже 21-го выражали свое отношение. Как же вы могли знать, ведь в печати было сообщено 22-го?
Богораз: Я хорошо помню: и по радио и в печати сообщалось 21-го о вводе войск в Чехословакию. Я этот день хорошо помню. В этот день мы все виделись на процессе моего друга Анатолия Марченко.
Прокурор: Сообщение было опубликовано 22 августа.
Богораз: Нет, 21-го.
Прокурор: Нет, 22-го.
Судья: Товарищ прокурор, суд выяснит и уточнит это обстоятельство.
Допрос подсудимого Дремлюги Владимира Александровича
Дремлюга: К сожалению, мне приходится говорить последним. Ничего нового я добавить не могу к тому, что здесь уже говорили. Мне придется останавливаться только на мотивах моих действий. Я решил принять участие в демонстрации уже давно, еще в начале августа. От своего знакомого, военнослужащего танковой части, я узнал, что его часть еще в мае перешла границу Чехословакии, вступила в город Кошице и была там больше месяца. Я решил тогда же, что, если в Чехословакию введут советские войска, буду протестовать.
Судья: Подсудимый, это все понятно. Вы заранее решили, а теперь расскажите, как вы осуществляли свое решение.
Дремлюга: 21 августа я узнал про ввод советских войск из газет. Не по радио, советское радио я не слушаю. Поэтому я пошел на площадь. По сговору или без сговора, это к делу не относится, этого не нужно для статьи 190. Я написал двусторонний лозунг, написал его сам. С одной стороны: «Свободу Дубчеку!», а с другой: «Долой оккупантов!»
Как все было, здесь уже рассказывали. Свидетель Долгов из воинской части 1164 ударил Литвинова два раза сумкой и ногой по ноге, ругался. Литвинов продолжал сидеть. Стоявший с Долговым рядом кричал Литвинову: «Давно я за тобой охочусь, жидовская морда»; и еще крикнул: «У, …» Дальше следовало то слово на «с» из четырех букв, которое вы здесь не разрешаете произносить, и далее «антисоветчики!».
Судья: Подсудимый, я делаю вам замечание и прошу подбирать фразы, которые можно употреблять в зале суда.
Дремлюга: По дороге в отделение милиции я открыл окно машины и, пока нас везли, все время кричал: «Свободу Дубчеку!» Я повторил это раз пять – десять.
Прокурор: Кого вы знаете из подсудимых и как давно?
Дремлюга: Я знаю всех подсудимых, и всех недавно, порядка трех-четырех месяцев. В Москве я поселился недавно, раньше жил в Ленинграде. Прописали меня только 27 марта, после четырехмесячной волокиты.
Прокурор: На каком основании вас прописали?
Дремлюга: Я женился, прописался у жены.
Прокурор: Итак, вы недавно знаете подсудимых. Какие у вас с ними отношения?
Дремлюга: Знаю три-четыре месяца. Со всеми прекрасные отношения.
Прокурор: Бывали ли вы у них дома?
Дремлюга: Да, иногда.
Прокурор: Когда вы в последний раз видели подсудимую Богораз до 25-го?
Дремлюга: 22-го, вернее, в ночь с 22-го на 23-е, ночевал у нее дома.
Прокурор: А когда видели Литвинова?
Дремлюга: 21 августа на суде над Анатолием Марченко.
Прокурор: А когда вы виделись с Бабицким?
Дремлюга: За месяц до этого.
Прокурор: А когда виделись с Делоне?
Дремлюга: 21 августа.
Прокурор: В тот день вы уже приняли решение или только обсуждали ваше предстоящее выступление?
Дремлюга: Нет, в этот день личная судьба Анатолия Марченко волновала меня больше всего. Умом я, конечно, понимал, что такая акция… я хотел сказать слово, но воздержусь – совершенная нашим правительством – это страшное преступление, гораздо более важное, чем осуждение одного человека, но эмоционально судьба Марченко в тот день волновала меня больше.
Судья: Подсудимый, придерживайтесь сути дела.
Прокурор: Вы очень эмоционально отвечаете, но не на заданные вам вопросы. Были ли у вас до 25-го разговоры с другими подсудимыми?
Дремлюга: Был обмен мнениями.
Прокурор: Включал ли этот обмен мнениями подготовку к вашему выступлению?
Дремлюга: Нет, не включал.
Прокурор: Где вы встретили подсудимую Богораз 25-го?
Дремлюга: У Лобного места.
Прокурор: Когда вы пришли туда, кто там был?
Дремлюга: Не стану перечислять. Вам все известны.
Прокурор: Когда точно вы пришли на Красную площадь?
Дремлюга: Без десяти, без семи двенадцать.
Прокурор: Чем вы объясните, что, придя на Красную площадь, вы подошли именно к этим людям?
Дремлюга: Потому что эти люди – мои знакомые. Не подойду же я к товарищам, которые мне не знакомы.
Прокурор: Когда вы сели у Лобного места?
Дремлюга: Сел ровно в 12 часов.
Прокурор: Вы сказали, что пришли без десяти, без семи двенадцать. Что вы делали эти семь-десять минут?
Дремлюга: Разговаривал с друзьями.
Прокурор: С кем именно?
Дремлюга: Со всеми.
Прокурор: Назовите фамилии.
Дремлюга: Вам что, всех подсудимых перечислить? Литвинов, Богораз, Файнберг, Горбаневская, Делоне, Бабицкий, Дремлюга. То есть Дремлюга – это я. (Оживление в зале.)
Прокурор: О чем вы говорили?
Дремлюга: О прекрасной погоде. (Шум в зале.)
Судья: Суд еще раз делает вам замечание. Нельзя таким тоном разговаривать. Прокурор спрашивает вас вежливо, по существу дела. Вы можете отказываться отвечать, но, отвечая, обязаны разговаривать вежливо.
Прокурор: Какого размера лозунг вы держали?
Дремлюга: 50 сантиметров на метр.
Прокурор: Как он выглядел?
Дремлюга: Только полотно, палочек не было.
Прокурор: Знали ли вы, что у других тоже были с собой лозунги?
Дремлюга: О других плакатах не знал.
Прокурор: Чем вы можете объяснить, что избрали именно Красную площадь для своих действий?
Дремлюга: Вам уже объяснили, что на Красной площади нет движения. Я до того несколько раз ходил туда, я даже хронометрировал, там одна машина раз в два часа проходит.
Прокурор: Значит, вы искали тихого места, почему же вы не пошли, например, в Александровский сад?
Дремлюга: Я плохо знаю Москву, я ведь приезжий. Кроме того, там, в саду, нет людей, и они бы еще больше распоясались – эти, как вы их называете, «лица».
Судья: Нужно говорить: граждане, у нас все граждане.
Дремлюга: Так вот эти граждане там еще больше бы распоясались.
Прокурор: Так,