В обширной зале совета Филипп Август занял место на троне, Артура же посадил по правую руку и, обращаясь к баронам, последовавшим за ним, произнес следующую речь:

– Рыцари и бароны Анжу и Пуату! К вам прежде всего относится моя речь! Уступая просьбам вашим, многократно повторяемым, избавить вас от гнета узурпатора престола и возвратить вам законного властелина, мы вручаем вам нашего возлюбленного брата Артура Бретонского. Берегите его, как следует храбрым рыцарям, докажите, что вы честные и верные подданные, потому что он ваш законный государь, как сын Жоффруа Анжуйского, брата которого, Иоанна, вы изгнали. Вследствие чего мы, Филипп, король французский, призываем вас принести присягу верности вашему законному властелину.

Бароны пришли в сильное волнение, и сир де Лузиньян, предводитель мятежных баронов, наиболее ненавидевший короля Иоанна, выступил вперед и, преклонив колено перед Артуром, сказал:

– Я, Гуго ле Брен, сир де Лузиньян и граф де Ла-Марш, приношу присягу верности Артуру Плантагенету, моему верховному властелину по праву рождения, за исключением прав короля французского. Я даю обет служить ему, как подобает верному вассалу, платить за него выкуп в случае, если он попадет в плен, и предоставлять в моем жилище почетное убежище его жене и детям.

Тогда Артур взял его за правую руку, поднял и поцеловал в правую щеку. Затем все бароны по очереди подходили к престолу и произносили такую же присягу верности Артуру.

– А теперь, рыцари и бароны, – сказал Филипп, когда последний из них поднялся, – хоть я вполне уверен в вашей храбрости и верности, и не сомневаюсь, что с помощью Бога и вашего права вы без труда одолеете и обратите в бегство похитителя престола Иоанна и его шайку грабителей, однако я не желаю без некоторого вспомоществования отпустить моего благородного брата и крестника по рыцарскому достоинству. Итак, Артур, – продолжал он, обращаясь к молодому герцогу, – выбирай кого хочешь из моих баронов, чья помощь будет для тебя наиболее приятна, и клянусь честью, я сочту своим врагом того, кто, будучи назначен тобой, откажется помогать тебе всеми своими силами и средствами.

– Если ваше величество предоставляет мне выбор, – отвечал Артур с живостью, – то я прежде всего назову сира де Куси, того храброго рыцаря, который остался победителем на турнире Шампо и был тогда же представлен вами мне.

– Сегодня же пошлю за ним, Артур, и для того чтобы он имел свиту, достойную твоего сана, я отдаю ему под начальство вассалов Танкарвильских, теперь перешедших в мое владение, и кроме того, роту брабантов с жалованьем из моей казны. Но кого еще желаешь ты избрать?

– Я избрал бы Гуго де Данпьера и сира де Боже, – отвечал молодой герцог, окинув взглядом обоих баронов, – если бы только был уверен, что они согласятся сопровождать меня.

– Я ручаюсь за них! – воскликнул король.

– И совершенно справедливо, государь, – сказал Гуго де Данпьер, – потому что я всегда готов вскочить на седло за правое дело. Мне надо двадцать дней, чтобы созвать моих вассалов, но на двадцать первый день я буду в городе Туре с шестьюдесятью храбрыми рыцарями.

– А я, – воскликнул сир де Боже, – явлюсь туда и в тот же день с двумястами славными копьеносцами.

– Много благодарен, благородные рыцари! – воскликнул Артур, сильно обрадованный. – С помощью вашей и моих храбрых баронов я не знаю такой опасности, на которую не пойду без страха.

Многие рыцари, назначенные юношей по настойчивому желанию короля, приняли это назначение также восторженно, после чего юный герцог встал со своего места и смешался с толпой знати.

Пока он выражал ей свою благодарность, а Филипп диктовал секретарю письмо к Куси, опустевшие места вдруг оказались заняты вновь прибывшими архиепископом Реймсским, епископом Парижским и многими аббатами.

– Вы опоздали, господа, – сказал король, бросив на них неблагосклонный взгляд, – церемония уже кончилась.

Не обращая на них больше внимания, король продолжал диктовать: ни один из прелатов не дал ответа. Тихо, полушепотом разговаривали они, и по их тревожным взорам, по озабоченным лицам видно было, что церковники находятся под влиянием тяжелых обстоятельств.

Еще минута, и дверь снова отворилась; в зале появились два прелата в итальянских костюмах. Филипп, наклонив голову к секретарю, стоявшему на коленях перед ним, не заметил новых гостей. Каково было его удивление, когда внезапно слух его огласился громкими латинскими анафемами против него и его королевства.

– Клянусь небом! – закричал он, выпрямившись и вспыхнув от гнева. – Эта дерзость превосходит всякие пределы! Неужели они осмелились наложить интердикт на мое королевство?

Хоть этот вопрос ни к кому конкретно не обращался, прелаты сочли за нужное ответить. Поднялся со своего места епископ Реймсский, лицо которого залилось краской, выдавая сильное волнение.

– Справедливость вашего предположения слишком очевидна, государь, – сказал он дрожащим голосом, – наш святейший отец после тщетных попыток привести вас к покорности кроткими убеждениями, оказался вынужден прибегнуть к строгим мерам, и хотя предпринял их с искренним сокрушением…

– Как! Это вы со мною осмеливаетесь разговаривать таким образом?! И вы не стыдитесь произносить себе приговор? Выгоните вон этих людей, – продолжал он, указывая на двух итальянцев, которые, не понимая французского языка, продолжали чтение. – Если они не захотят выйти в дверь, то выкиньте их из окна! Но нет! – продолжил король, сдерживая свой гнев. – Они только жалкое орудие. Уведите их, но не причиняйте им зла! Я не хочу их видеть… Теперь, архиепископ Реймсский, дайте мне ответ! Помогали ли вы папе в этой новой дерзости? Давали ли ему на то согласие?

– Что мог я поделать, государь? – смиренно спросил архиепископ.

– Что вы могли делать? – воскликнул Филипп Август. – И вы еще смеете меня об этом спрашивать? А вот я научу вас, что вы должны были делать! Защищать права французского духовенства и права своего законного государя! Вы не должны были признавать власть, несправедливо присвоенную честолюбивым прелатом! Повинуйтесь ему во всем, что законно, но твердо сопротивляйтесь ему, когда он протягивает руку на чужую собственность! Пусть знает, что Франция – свободная страна, где не потерпят узурпации! Вот что вы могли сделать, архиепископ Реймсский, и клянусь Богом, вы раскаетесь, что не сделали этого!

Ропот негодования послышался в толпе прелатов.

– Выслушайте меня, епископы Франции, и вы первый отвечайте мне, архиепископ Реймсский! Не все ли вы добровольно, по зрелом обсуждении и с согласия всего французского духовенства разрешили мне развод с Ингебургой, принцессой Датской?

– Действительно, я произнес это разрешение, – отвечал архиепископ. – Но…

– Тут не может быть никаких недомолвок, и я слышать не хочу ваших теперешних «но», – возразил король сурово. – Вы разрешили развод. У меня хранится документ, подписанный вашей рукой – этого для меня достаточно. Ну а вы, епископ Парижский, разве вы тоже не произносили этого приговора, как и все вы, епископы и прелаты?