– Кто такая? – спросила жирнячка у своей свиты.

Несмотря на то что явно попала в переплет, я снова прыснула. Уж слишком писклявый и противный голос был у прыщавой толстухи.

– Новенькая! – услужливо доложила той одна из «шестерок». – Я слышала, как о ней преподы говорили. Что ее привезут к нам сегодня.

– Прежний детдом сгорел, – сообщила другая.

Губы толстухи раздвинулись в зловещей ухмылке.

– Значит, сиротка к нам пожаловала, – подытожила она. – Погорелица из цирка шапито. Надо такое как следует отпраздновать!

Ее свита подобострастно загоготала. Рассмеялись и некоторые из прочих девочек. Жирнячка же, придвинувшись ко мне так, что я могла чувствовать запах пота, исходивший от нее, пискнула:

– И что же тебе тут смешным показалось?

Так как я была честным ребенком, то и ответила правду-матку:

– Ты. И твой голос. Ты говоришь так, как будто на горшке сидишь!

Лица «шестерок» окаменели. Прочие школьницы, кажется, побледнели. А толстуха вдруг схватила меня за горло своими ручищами и стала трясти, приговаривая:

– Еще раз посмеешь про мой голос что-то вякнуть, я тебя живьем закопаю!

Силы в этой особе имелось предостаточно, и я была как тряпичная кукла в ее руках. В глазах у меня потемнело, в ушах зазвенело. Мне хотелось одного – чтобы девица отпустила меня.

– Что тут происходит? – донесся до меня, как из тумана, голос.

Толстуха швырнула меня на пол. А потом плюнула в мою сторону.

Появилась молоденькая воспитательница, и жирнячка же первая доложила:

– Елена Владимировна, тут новенькая на всех бросается. Пыталась вот ей лицо расцарапать!

Она указала на одну из своих «шестерок», и та с готовностью закивала, живописуя в деталях, как я едва не лишила ее зрения.

Елена Владимировна, качая головой, помогла мне подняться. Я украдкой вытерла мерзкую желтую слюну толстухи, висевшую у меня на волосах.

– Сдается мне, Куприянова, ты опять сочиняешь. И, как всегда, ты первая ее задирать стала.

Жирная девица, сделав удивленное лицо, развела руками и сказала:

– Елена Владимировна, миленькая, здесь же столько свидетелей. И все подтвердят, что я говорю правду. Мы просто шли мимо новенькой, а она на нас набросилась. Прямо бешеная!

Преподавательница, устало вздохнув, спросила у собравшихся:

– И что, так и было? Новенькая без причины бросилась на Куприянову и ее подруг?

Все дружно закивали, а несколько девиц, даже не из разряда «шестерок», стали объяснять, что я вела себя как заправская разбойница.

Елена Владимировна повернулась ко мне и спросила, поправив очки:

– Ну а ты, девочка, что скажешь? Как же твоя фамилия… птичья какая-то…

Одна из «шестерок» вдруг услужливо подсказала, строя мне гримасы из-за спины воспитательницы:

– Петухова у нее фамилия, Петухова!

Кое-кто захихикал, но Елена Владимировна, видимо, посчитав, что это и есть моя фамилия, кивнула:

– Ах, ну да, конечно, Петухова.

И тут захохотали все остальные, видимо, довольные, что унизили меня и задурили голову учительнице. Та же, шикнув на них, спросила:

– Итак, Петухова, скажи, неужели ты напала на Куприянову просто так, безо всякой причины?

Я собралась уже было поведать всю правду, но тут заметила, как жирнячка показывает мне из-за спины Елены Владимировны кулак. Да и, судя по постным лицам прочих девиц, никто бы не стал поддерживать мою версию.

– Да, – хмуро ответила я.

А толстая Куприянова тут же запищала:

– Елена Владимировна, миленькая, вот видите, она сама призналась! При свидетелях! В карцер ее, в карцер! Там ей самое место!

– Скажи, Петухова, почему ты решила напасть на Куприянову? Ты же ее не знаешь!

– Потому что она обижает тех, кто младше и слабее ее. И вымогает у них сладости, – заявила я, дерзко посмотрев в глаза шарообразной нахалки. Лицо у той перекосилось, и девица сделала недвусмысленный жест, проведя ладонью поперек шеи. Мол, ты покойница, новенькая!

Елена Владимировна, положив руку мне на плечо, повернулась к притихшей Куприяновой:

– Так и знала, что без твоих проделок не обошлось. Опять ты пристаешь к другим? Если кого в карцер и отправлять, так не Петухову, а тебя!

– И моя фамилия Соловьева, а не Петухова, – добавила я и улыбнулась, показывая «Винни Пуху», что ничуть не боюсь. Хотя, конечно, боялась. Еще как! Но не собиралась это демонстрировать.

Елена Владимировна, взглянув на часы, сказала:

– Сейчас начнется урок, так что разойдитесь все по классам. А тебе, Петухова… то есть Соловьева, я сейчас покажу твою комнату. Отныне ты будешь жить у нас, в нашем прекрасном доме.

Мы с ней пошли по лестнице на второй этаж, и я обернулась. Жирнячка Куприянова и ее «шестерки» кружком стояли в холле, о чем-то переговариваясь. Заметив, что я смотрю на нее, она снова провела ладонью по шее. Мне стало страшно.

Распорядок дня в детских домах был мне знаком, реалии и обыденная жизнь тоже. Моя кровать стояла рядом с кроватью той самой девочки, у которой Куприянова приказала отобрать конфеты.

– Меня зовут Тоня, – представилась девочка, протягивая мне другой кулек. – Угощайся, потому что для друзей мне ничего не жалко. А мы ведь станем подругами?

Невысокая, юркая Тоня сразу мне понравилась. Поэтому я взяла предложенную конфету и, раскусив ее, спросила:

– А кто эта толстуха?

Тоня качнула головой и тихо произнесла:

– Сероводородная Бомба.

– Как-как? – засмеялась я.

А Тоня тихо пояснила:

– Кличка у нее такая – Сероводородная Бомба. Потому что она часто и громко пускает ветры. И запах тогда стоит ужасный. Только Куприянова страшно не любит, если ее так называют. И вообще, зря ты к ней полезла. Страшно противная девица. И всегда всех новеньких чморит…

– Что делает? – спросила я, услышав неизвестное мне доселе выражение.

– Ну, унижает, ломает их, – охотно объяснила Тоня. – Она заставляет вылизывать себе и своим подружкам подошвы туфель. Или окунает в унитаз головой. Или еще что-нибудь более мерзкое придумает…

– Но почему вы позволяете с собой такое делать? И что, никто из взрослых не знает о том, что тут творится? – удивилась я.

Тоня только вздохнула:

– Наивная ты! Сероводородная Бомба – самая сильная. А вместе со своей бандой она наводит на всех страх и ужас. Взрослые, конечно, знают, но кому хочется заниматься проблемами детдомовцев?

– Но Елена Владимировна… – начала я.