И вот она умерла. А я ничего не смогла поделать. Какая же я после этого добрая фея?

Затем я вдруг подумала – маньяк все же добрался до Светы. Но быстро отмела нелепое предположение. Нет, от маньяка я ее как раз защитила, а вот от смерти спасти не удалось.

Ибо в конце концов от смерти никто никогда не спасется. И Света, конечно же, тоже когда-нибудь умерла бы. Как и все люди. Рано или поздно. Но девочка умерла слишком рано – в возрасте неполных восьми лет. Она не успела стать матерью, бабушкой и прабабушкой… Почему же смерть такая равнодушная?

Вопрос был риторический. Я задавала его себе уже великое множество раз. Но ни разу он не стоял так остро. А мне так хотелось получить на него ответ. Вырвать его из смрадной глотки беззубой старухи смерти.

Странно – я, наемная убийца, хотела победить смерть. И была готова отдать все, чтобы продлить жизнь одного человека, мне, в общем-то, незнакомого – маленькой девочки Светы. Той, которую я почти считала своей дочерью. Для которой была доброй феей.

Целый день я не отвечала на звонки, даже не вышла на связь с посредником, который хотел предложить мне новое прибыльное дело. Но ни до чего и ни до кого не было дела. Хотелось одного – заснуть и проснуться в другом мире.

Но такое возможно только в одном случае – когда ты умрешь. Но к этому я еще не готова. А вот Света оказалась готова. Впрочем, смерть никогда не спрашивает, просто забирает человека, и все тут…

Понимая, что когда-то настанет момент возвращения к привычной, но ставшей вдруг такой ненавистной жизни, я вышла в Интернет. В котором, естественно, только и писали что о смерти несчастной девочки. Читать эти слезливые и глупые опусы не было ни малейшего желания.

Но вдруг мое внимание привлекла еще одна публикация – короткое интервью с профессором Винокуром, директором Центра детского здоровья, в котором скончалась Света. Сама не знаю, почему я решила просмотреть его. Наверное, потому, что хотела получить ответ на все тот же сакраментальный вопрос: почему смерть так несправедлива?

– Очень живой и добрый ребенок! – услышала я тихий голос профессора Винокура, которого журналист подловил после операции. Врач усталым жестом снял маску и стянул резиновые перчатки. – Мне очень жаль ее родителей. И, конечно, саму Светочку. Потому что все мы, в первую очередь я сам, были уверены, что все самое плохое для нее осталось позади. Ей удалось выжить в таком ужасном месте! И вот…

Профессор говорил банальные, правильные вещи, от которых у меня снова навернулись на глаза слезы. Затем начал жонглировать медицинскими терминами, то и дело сбиваясь на воспоминания о Свете. Видимо, девочка тоже произвела на него сильное впечатление.

– Но у каждого своя судьба, увы… – вздохнул профессор. – А теперь прошу вас, хватит. Мне предстоит следующая операция. Выключите камеру!

Говоря это, врач тщательно намыливал руки, а затем пустил на них тугую струю воды. В последний момент камера захватила странное пятно на его запястье, где рукав зеленого хирургического балахона слегка задрался.

Наверняка никто из остальных зрителей не обратил на него внимания. А если обратил, то не придал увиденному значения. Я же пересмотрела короткий отрывок раз двадцать, если не тридцать. Потому что с самого начала мне стало понятно – это не просто пятно, а довольно большая родинка. И рядом с ней – кое-что иное.

След укуса. Отпечаток зубов. Не собачьих. А человеческих.

Причем – я уже не сомневалась – моих собственных.

Я не могла бы ничего доказать, потому что во мне заговорило всего лишь чувство, некое подобие инстинкта. Но он еще ни разу не подводил меня.

Я стала лихорадочно искать в Интернете записи, в которых фигурировал бы профессор Винокур. Их оказалось на удивление мало. Наконец мне удалось раскопать запись примерно десятилетней давности – врач был приглашен в качестве гостя в какое-то ток-шоу.

То, о чем беседовали ведущий и профессор, меня ничуть не волновало. Речь шла о том, какой герой детский доктор и как самоотверженно он помогает больным ребятишкам, причем многим – бесплатно.

Мне требовалось иное. Я искала один короткий момент. И нашла. Кто-то из зрителей задал смешной вопрос, профессор Винокур рассмеялся… От этого эпизода, который длился от силы пять секунд, у меня мороз пробежал по коже.

Потому что смеялся профессор Винокур вот как – сначала вроде бы нормально, а под конец как будто истерически, заходясь в лае.

Так, как смеялся маньяк.

И на руке у него была родинка, прямо как на руке маньяка. А рядом – след укуса. След – сомнений быть не могло – моих зубов.

Но это могло означать только одно…

Значит, ужасным маньяком, тем самым, который убил множество людей и похитил Свету, был вовсе не покойный психиатр Артеменко, а не кто иной, как достопочтенный профессор Винокур, основатель и бессменный директор Центра детского здоровья.

Монстр не только не умер – ему удалось выйти сухим из воды. Он жив и невредим. И готов убивать – снова и снова.

Пересматривая отрывок, запечатлевший странно смеющегося профессора Винокура, я отчетливо поняла: я должна остановить его! Любой ценой!

Странное дело, но, убедившись, что маньяк жив, а вовсе не сгинул в недрах вырытого им же самим туннеля, я воспряла к жизни. Странно потому, что сие смертельно опасное открытие придало мне новые силы. Хотя чего уж обманывать саму себя – подобное чувство хорошо мне знакомо…

Выяснив, что серийным убийцей является глава Центра детского здоровья, я заставила себя еще раз разложить все по полочкам. Может быть, я подозреваю в ужасных деяниях невинного человека? Вдруг я сошла с ума?

Но, перебрав скудные факты, имевшиеся в моем распоряжении, снова пришла к выводу, что права. Что не ошиблась. Что профессор Николай Платонович Винокур – маньяк.

Подозревать известного врача в серийных убийствах было примерно то же самое, что подозревать доброго доктора Айболита в педофилии и продаже наркотиков, Мальвину – в торговле собственным телом, а ослика Иа – в каннибализме. Потому что профессор Винокур был не просто фигурой легендарной, он был воплощением честного, доброго, бескорыстного медика. К тому же имеющего среди своих друзей сильных мира сего – представителей властных структур и тех, кого называют денежными мешками.

Именно это, как стало мне ясно, и было отличным прикрытием для убийцы. Как жена Цезаря, он был выше всяческих подозрений. Уж кто-кто, а я прекрасно знала, что именно это и становится великолепной ширмой при совершении самых мерзких преступлений.

Но как могла деятельность директора центра на пользу малоимущим, тяжело больным детям сочетаться с деяниями кровожадного серийного убийцы? Я вспомнила холодильник в подвале особняка маньяка, а в нем – человеческую голову и изъятые внутренние органы. И морозильный шкаф, забитый изуродованными телами. Не может же святой оказаться бесом!

Да нет, может. Потому что святость его не настоящая, а фальшивая. Наигранная. Служащая в качестве прикрытия. Не исключено, что профессор Винокур – виртуозный хирург. Но одновременно – жестокий маньяк. Одно другого не исключает.