Через три минуты все уже было забыто, и они только еще очень недолго постояли вместе, а потом Кун, по-прежнему недовольный, отошел к другим, где уже через несколько минут снова в прекрасном настроении начал воодушевленно рассказывать, какими несметными богатствами владел раньше Адомайт, и о том, что никто не знает, куда он дел деньги, а ведь раньше ему принадлежали даже каменоломни Кубелака, о чем, впрочем, он, Кун, до сих пор понятия не имел etcetera. А в кружке возле гриля разговор также шел своим чередом дальше. Господин Гайбель сказал, от сестры Адомайта вчера тоже никто ничего нового не выведал о размерах состояния Адомайта. А ведь еще до того поговаривали, что Адомайт куда более состоятельный человек, чем все думают, глядя на него. Но госпожа Адомайт вела себя вчера целый день очень скрытно. Она ни словечком не обмолвилась по этому поводу. У него было свое, у меня свое, большего от нее никто не услышал. Рудольф, до которого тоже доходили кое-какие слухи, спросил ее о предполагаемых земельных участках и той роли, какую прежде играл во Флорштадте род Адомайтов. Нет, мы вообще не играли никакой роли, сказала госпожа Адомайт, а во всем остальном она придерживается прежней позиции: то, чем владел ее брат, это его тайна. Давить на даму никто не стал, она и так была в горе от утраты брата. Очевидно, у них были очень теплые и близкие отношения. Визнер: а он как раз слышал противоположное. Говорили, что старый Адомайт знать ничего не хотел о своем семействе. Гайбель: нет-нет, это все одни разговоры, все только слухи. Адомайт и в самом деле поддерживал добрые отношения со своей сестрой. Просто сестра все это время избегала приезда во Флорштадт, из-за той старой истории, из-за сплетен. Из-за каких таких сплетен, спросил Рюль. Гайбель: ну, по поводу внебрачного ребенка, конечно. Тогда ведь это породило кучу разговоров, в те далекие пятидесятые годы. Она родила ребенка, от кого, он не знает, но внебрачного, и это вызвало множество толков, что и заставило сестру Адомайта уехать за границу. Тем более удивительно, как она ведет себя все эти дни по отношению к флорштадтцам, подчеркнуто вежливо, без мести и не держа ни на кого зла. Позднее она все-таки вернулась в Германию (она жила в Англии), но не во Флорштадт. Но как говорят, ее брат навещал ее в последнее время. Его ведь часто видели по пути на вокзал, разве не так? Очевидно, он ездил к своей сестре, с которой был в хороших отношениях. Гайбель выжидательно посмотрел на Шустера и Шоссау, думая, что они подтвердят его слова. Но Шустер только сказал, Себастьян Адомайт никогда не навещал своей сестры. Этого даже нельзя себе было представить. Между ними вообще не было никаких отношений. Гайбель тут же возмутился, немедленно повернулся к Визнеру и Рюлю и сказал, обращаясь только к ним, насколько ему известно, у Адомайта всегда были хорошие отношения с сестрой и он часто ее навещал, так ему, во всяком случае, рассказывали, и у него нет оснований сомневаться в этом. Старый человек наверняка не был таким хмурым и мрачным, как его любили изображать некоторые. Ему, Визнеру, следовало бы вчера немного поговорить с сестрой. Адомайт действительно был другим, чем здесь про него думали. А споров и ненависти в этом семействе и следа не было. Шустер испытывал все большее беспокойство, а Гайбель, не обращая на него внимания, продолжал говорить свое. В самых мельчайших деталях обрисовал он образ всеми не понятого Себастьяна Адомайта, собственной вины которого в том, что его не понимали, вовсе никакой не было, все дело скорее в цепочке разных бессмысленных случайностей. Впрочем, он, Гайбель, должен подчеркнуть, что сам он находился в очень дружественных отношениях со своим соседом, господином Адомайтом, старый Адомайт всегда очень тепло осведомлялся о его делах и здоровье его семьи, последний год он с интересом расспрашивал его, как продвигаются у него, Гайбеля, ремонтные работы по дому, Адомайт действительно проявлял живой интерес к этим работам. У него не было причин иметь что-то против Адомайта. Да, сказал Визнер, у него их тоже не было. Правда, он никогда не имел с ним дела. Я тоже не имел с ним никаких дел, сказал Рюль. И кузен Георг тоже вставил свое слово, сказав, что вообще не знал Адомайта и впервые услышал о нем, когда тот умер. И когда им вдруг всем стало ясно, что никто из них, кроме Гайбеля, не имел ничего общего с Адомайтом, они тут же сменили тему разговора. Антон Визнер тем временем неотступно ждал, когда же Ута наконец-то подойдет к нему и скажет то, что она непременно хотела сказать ему во время пикника. Что она могла сообщить ему? Визнер впервые задумался об этом. Он заново проиграл в памяти всю сцену их встречи на улице, задавая себе вопрос, почему у Уты была такая реакция на его слова. Тут ему вспомнилось, что шок наступил после того, как она ему сообщила о своей обусловленной с кем-то встрече. Она сделала особый упор на то, что встреча будет не случайной. Визнер почувствовал, как в лицо ему ударила краска, он мгновенно осознал, почему Ута так странно отреагировала. Он должен был проявить ревность и спросить ее, с кем это она договорилась о встрече, а он этого не сделал, он вообще не придал этому никакого значения, его мысли были в этот момент заняты совсем другим. Ну конечно, как же я раньше-то этого не заметил, воскликнул он. И тут же снова впал в задумчивость.

Все в его голове перепуталось, он был бы рад, если бы хоть что-то чуточку прояснилось, но ему не удавалось разобраться в том, что с ним творилось. Он думал об Уте и о многом другом, но в мозгу его мелькали одни только неясные картины и бессвязные мысли, смысл которых он никак не мог ухватить. Визнер пытался думать с максимальной остротой и напряженностью. Единственное, что он осознавал совершенно четко, было то, что никогда прежде он не находился в таком странном состоянии. И тут он снова задался мыслью, что же собиралась сообщить ему Ута. Он сгорал от любопытства и нетерпения. Но Ута Бертольд не делала никаких попыток, чтобы подойти к нему и сообщить наконец нечто таинственное, хотя на часах было половина шестого. Она уже довольно давно сидела на другой стороне сада на стуле и посматривала то на небо, но на соседние садовые участки и домики, избегая глядеть в сторону Визнера. Вскоре она опять оказалась втянутой в разговор. Терпению Визнера пришел конец. Но Буцериус сказал, не надо так все осложнять, просто возьми и подойди к ней, она только этого и ждет. Визнер: он не уверен, нужно ли это делать. Ну хорошо, сказал Буцериус, которому вся эта ситуация давно уже действовала на нервы, тогда оставайся тут, мне, в конце концов, все равно. Хотя в данный момент про него, Визнера, никак не скажешь, что парень он компанейский, уж это, извини, он вынужден ему сказать. Вот уже битых четверть часа он сидит на стуле и не сказал за это время ни слова, может, конечно, он сам, Визнер, этого и не замечает. Факт, что замечаю, сказал Визнер, как такое можно не заметить. Он просто задумался. Буцериус: он это видел. Об Уте, что ли, думал? Визнер: возможно, что да. Наверное, он думал об Уте. Но он не может всего сказать. Вот так, значит, четверть часа молча просидел на стуле… Да он уже стал почти как южак, его второй натурой. Визнер нервно рассмеялся, но тут же умолк. Его лицо помрачнело. Неожиданно он вскочил. Ты куда, спросил Буцериус. Я, удивился Визнер. Буцериус: конечно, ты, а кто же? Но Визнер уже отошел от него и направился быстрым шагом на другую сторону участка. Он действительно хотел подойти к Уте, чтобы спросить ее наконец и утолить свое возросшее любопытство, но в течение очень короткого времени вокруг случилось много чего всякого. Не успел Визнер встать со своего стула, как к нему подошел отец и попросил его, вернее сказать, потребовал встать на полчаса к грилю, ведь уже без четверти шесть. Визнер сначала даже не услышал отца, так он был погружен в свои мысли. Не сейчас, сказал он потом и почти бегом помчался мимо отца, ничего не замечая вокруг. Минуточку, минуточку, крикнул ему вдогонку отец. Что это такое? Что значит не сейчас? Не сейчас, повторил Визнер, не сейчас, у него нет времени, сейчас это практически невозможно. Как это невозможно, поразился отец. Как это понять, что у него нет времени? Да он все время сидел без дела, вообще не двигаясь с места. Так что он спокойно может встать к грилю и постоять за ним с полчасика. Разве не он громогласно объявил своему кузену, что с радостью встанет сегодня за гриль? Антон Визнер посмотрел на него непонимающим взглядом и побежал дальше. Стоять, гаркнул отец. Визнер остановился как вкопанный и уставился на своего отца, тот показался ему в этот момент совершенно чужим и вообще кем-то посторонним. Стоит напротив него с красной вспотевшей головой, очень маленький, с длинными щипцами в руке, ими он поворачивал сосиски на решетке. Неужели я в самом деле похож на него, удрученно подумал Визнер. Ведь многие говорят, что я похож на него. Тогда он должен был выглядеть раньше точно так же, как я теперь, только он чуть меньше ростом. Может, этот человек за время своей жизни стал еще меньше, потому что сейчас он уж какой-то очень маленький. И не выделяется среди других мужчин, им всем под пятьдесят, и они, вероятно, тоже становятся все меньше и меньше ростом. Так, значит, это мой отец, сказал он себе, и эта фраза прозвучала для него по меньшей мере странно. Он не стал дальше слушать, что говорил этот маленький человек с красной вспотевшей головой и щипцами в руках… он говорил очень много, поразительно много, но Визнер видел только его рот, из которого вылетало такое множество слов, ему и это тоже показалось очень любопытным, послышать он ничего не слышал. Человек этот находился, по-видимому, в крайнем возбуждении, судя по его лицу, но с чего это? Позади себя, примерно метрах в пятнадцати, он видел Уту, к которой, собственно, и направлялся, она сидела и внимательно следила за разыгравшейся сценой. Странно, как далека она от него, подумал Визнер. Она тоже показалась ему совершенно чужой. А чего мне было нужно-то? Батюшки мои, этот маленький красный человек здорово достал меня. Визнер пришел в себя только тогда, когда отец схватил его за плечи и хорошенько встряхнул. Ты что, напился что ли, закричал он. Нет, что ты, удивился Визнер, я не пьяный, ну если только чуть-чуть, да и жарко сегодня очень. Он глядел на отца крайне удивленно, потому что тот вдруг опять чуточку подрос и уже не казался таким маленьким. Тогда что с тобой? Да ничего, сказал Визнер, он просто хотел… он хотел только быстренько поговорить с Утой, совсем коротко. Не говори чепухи, сказал отец, это снова затянется на целый час, к тому же Ута вовсе не желает с ним разговаривать, иначе она давно сидела бы рядом с ним, и, в конце концов, они могут поговорить, стоя оба за грилем, так что давай успокойся и принимайся за дело.