Кейти смотрела на эти слова, и голова ее раскалывалась от боли, а глаза горели. Всего два слова: «Не шевелись». Ей снова захотелось разреветься.

Когда она познакомилась с Томасом, ей было 13 лет, а ему 16. У него были тяжелые широкие плечи и сонные глаза, и от него странно пахло нафталином. Он жил на другом конце их квартала. Томас любил с ней флиртовать, а ей нравилось внимание – все эти погони друг за другом, щекотка, шутливая борьба. Он называл ее глупыми прозвищами, поддразнивал, шутил, а Кейти подыгрывала ему, чувствуя себя особенной. Он выделял ее из других девочек, а ведь ему было 16!

А затем наступил тот июльский день. Воздух был горячим, небо – высоким и раскаленно-синим, и они с Томасом гонялись друг за другом по пустому школьному двору. Он поймал ее на игровой площадке рядом с горкой, до которой в тот день невозможно было дотронуться, такая она была горячая. Она очень хорошо знала эту горку и помнила глупую надпись на ее боку: «Вперед! Это здорово!»

Томас швырнул ее на землю и задрал на ней юбку.

– Не шевелись, – сказал он.

От удара о землю у нее перехватило дыхание, и несколько секунд она видела перед собой только яркие желтые буквы надписи, наползающие друг на друга. Затем она почувствовала пальцы Томаса на своем теле и начала бороться. Она кусалась, царапалась, пинала его ногами, но он ударил ее (ударил!), а когда она попыталась убежать, толкнул ее на колени. Его большие руки схватили ее, в нос бил запах нафталина. «Не шевелись». Это были единственные слова, которые он произнес, стаскивая с нее хлопковые трусики, и повторил снова в течение нескольких лихорадочных, горячих минут.

Ей удалось убежать. Ноги у него были большими и длинными, и он бегал быстрее, но скоро сдался, не желая, чтобы соседи видели, как он ее преследует. Кейти помнила, как вбежала в свой дом через парадную дверь и как с площадки второго этажа ее увидела мать – дрожащую, с порванными чулками, без белья, с грязными волосами и разбитыми коленями и с красным пятном на щеке. На секунду мать застыла, в ужасе глядя на Кейти, а затем, быстро спустившись по лестнице, оказалась рядом с ней и схватила ее за руку.

– Господи боже, немедленно приведи себя в порядок, если не хочешь, чтобы отец застал тебя в таком виде.

– Я не…

– Кейти. – Мать больно сжимала ее руку.

На ней была шелковая блузка в цветочек и темно-зеленая юбка, чулки и туфли на каблуках. Кейти чувствовала знакомый запах матери – мыла Calgon и помады для волос от Severens. Взгляд, которым мать смотрела на нее, тоже был ей знаком: в нем сочетались злость, страх и глубокое презрение. «Когда-нибудь ты попадешь в беду», – говорила Кейти мать бесчисленное количество раз. Она шипела эти слова ей в лицо, когда отца не было рядом, каждый раз, когда Кейти пыталась сбежать. – «Я не знаю, что с тобой не так, и никогда не знала. Но когда-нибудь ты попадешь в беду».

– Вперед, – сказала мать, подталкивая ее к лестнице.

Разумеется, они винили во всем Кейти. Они даже не спросили у нее, что это был за мальчик, а она сама не стала им говорить. Как она и ожидала, за этим событием последовали тихие разговоры родителей за закрытыми дверями. Кейти уже подумывала еще раз сбежать из дома, но вместо этого через три недели ее отвезли в Айдлуайлд. К этому моменту синяк у нее на щеке уже сошел, а колени зажили.

В комнате стояла тишина. Воздух был затхлым и прозрачным. Паук в углу перестал двигаться. Но Кейти это не обмануло.

Где-то слышалось дыхание. Тихий звук, который шел неизвестно откуда.

А затем вместе с дыханием пришли слова. Умоляющий тон.

– Впусти меня.

Ноги у Кейти одеревенели. Она изо всех сил старалась не описаться.

– Впусти меня.

Теперь голос звучал более ясно и шел со стороны окна.

– Пожалуйста, впусти меня. Я так замерзла. Пожалуйста.

– Нет, – сказала Кейти. Она заставила себя говорить громко. – Нет! Я тебя не впущу! Уходи!

– Пожалуйста, – умолял голос. – Я здесь умру.

Кейти трясло.

– Ты и так мертва! – Она смотрела в окно, но ничего в нем не видела. Обернувшись, она осмотрелась вокруг беспокойным взглядом. – Я тебя не впущу! Уходи, я серьезно!

– Впусти меня, – снова раздался стон, а затем прямо в ушах Кейти зазвучал голос, неотличимый от голоса ее матери. – Когда-нибудь ты попадешь в беду.

Кейти выдохнула. Она ждала, но голоса молчали. Но они обязательно вернутся. Она уже знала, что проведет здесь много времени.

Она подошла к парте, подняла ручку и постучала ею по столешнице, чтобы проверить, не прячутся ли под ней пауки. Затем вернулась на свое место у двери. Держа учебник в одной руке, а ручку в заледеневших пальцах в другой, она написала: «Я заперта в карцере вместе с Мэри Хэнд и не могу выйти».

Она подождала еще секунду и добавила: «Мэри все знает».

В оконное стекло что-то слабо скреблось. Кейти опустилась на пол и скрестила ноги под юбкой.

Бэрроне, Вермонт

Ноябрь 2014 г.

Малкольм Шеридан, потягивая чай, внимательно слушал рассказ Фионы о девочке из колодца. Чем дольше она говорила, тем сильнее рос его интерес – это было понятно по тому, как подрагивало его колено.

– Она у коронера? – спросил он, когда Фиона закончила.

Он имел в виду Соню. Тело Сони.

– Да.

– Скорее всего, ее отдали Дейву Сондерсу. Джейми передаст тебе результаты? Если нет, я могу позвонить Дейву.

Фиона откинулась в старом материнском кресле, обитом тканью в цветочек, и задумалась.

– Не думаю, что в отчете коронера будет что-то неожиданное, – сказала она. – Я видела девочку – у нее был размозжен череп. И я смогу получить отчет через Джейми.

– Со школьными документами вышло очень удачно, – похвалил ее Малкольм.

Очевидно, что его мысли уже обгоняли разговор. Он поставил чашку на стеклянный кофейный столик и, нахмурив брови, впился глазами в его поверхность. Фиона вспомнила, что именно так он всегда выглядел, когда работал над новой статьей. Она не видела отца таким уже много лет.

– Важно понять, не упускаем ли мы чего во Франции, – сказала она, направляя мысль отца в нужное русло. – Может, там есть какие-то родственники, сохранилась семейная история. Что-то большее, чем свидетельство о рождении.

– Ты имеешь в виду документы из концлагеря?

– Да. Джейми обнаружил запись о ее рождении, но…

– Нет, – перебил ее Малкольм. Он встал со стула и начал прохаживаться туда-сюда по комнате. – Поищи в другом месте. В библиотеках, в музеях, в архивах. Официальные регистрационные записи – это самая мелкая деталь картины. Она была еврейкой?

Фиона покачала головой: