Иисусу не с кем было поговорить по душам. С возрастом Иосиф постепенно превращался в бесплотное существо и все чаще погружался в угрюмое молчание. А Мария, что она знала? Кто мог объяснить, почему иудеи, которые, между прочим, жили у себя на родине, подчинялись чужеземному господству? И почему даже их царь был чужеземцем?

Надо было довольствоваться молитвами и работой. Едва проснувшись и еще не встав с кровати, иудей читал утреннюю молитву, благодарил Господа за то, что тот наделил свое создание разумом. А уже встав, иудей воздавал Повелителю Вселенной хвалу за то, что он наделил незрячих способностью видеть и сделал поступь верующих более твердой. Справив естественную нужду и совершив омовение, иудей снова молился и снова благодарил милосердного Бога за то, что тот одел тех, кто был гол. Он молился, когда надевал сандалии, благословляя Всезнающего, которому было известно, куда ведут все пути-дороги, молился, когда завязывал пояс, благодаря Отца небесного за то, что тот опоясал Израиль могуществом (но как тогда быть с чужеземными угнетателями?). Иудей всегда молился, когда надевал ермолку, воздавая хвалу Всемогущему, увенчавшему Израиль славой…

Однажды, вернувшись домой, Иисус увидел, как четверо незнакомых ему мужчин спешили засвидетельствовать Иосифу свое глубочайшее почтение. Но на Иисуса они поглядывали без особой приветливости. Были с ними и две женщины.

– Твои братья, – сказал Иосиф, – и твои сестры.

Иакову, самому старшему, было под пятьдесят. Затем шли Иуст, Симон и Иуда. Женщин звали Лидия и Лизия. Они были близнецами и обе замужем. Иаков и Иуст тоже были женаты. Мужчины обняли Иисуса, но только из уважения к отцу. Вдруг неизвестно откуда появились десятка два мальчиков и девочек. Может, они ждали во дворе? Некоторые из них были примерно такого же возраста, что и Иисус, хотя в сгущающихся сумерках он не мог отчетливо разглядеть их лиц. Женщины зажгли светильники. Дети обняли Иосифа.

«Мои племянники и племянницы», – догадался Иисус.

Гости стали разбирать корзины, полные еды. Они привезли ягненка и собирались зажарить его во дворе. Растерянный Иисус искал глазами мать, но никак не находил ее. Где она могла быть? Он искал ее в кухне и в комнатах, выходящих во двор, но напрасно. Почему Иосиф ее не ищет? Или она пошла за покупками? Иисус вышел на улицу и сразу же ощутил горячее желание не возвращаться домой. Мария исчезла, но никто, кроме него, об этом не беспокоился. Он поднял глаза и в сгущавшейся темно-синей ночи заметил в одном из окон первого этажа соседнего дома женский силуэт, который тотчас спрятался от его пытливого взгляда. В этом силуэте он, как ему показалось, узнал свою мать. Иисус позвал Марию, но не получил ответа. В смятении он вернулся домой, где Лидия и Лизия хлопотали по хозяйству. Они делали то, что до сих пор было обязанностью Марии: варили бобы, мыли салат и лук, пользовались утварью, которую Иисус привык считать собственностью своей матери. Иуст и Иуда отправились к трактирщику за вертелом и треножником, чтобы зажарить ягненка. Затем они во дворе установили жаровню и расставили три десятка кубков, куда собирались наливать вино, привезенное ими в бурдюке.

Но больше всего Иисуса смущала радость Иосифа, который совершенно забыл о своем самом младшем сыне, не говоря уже о Марии. Было очевидно, что эти люди считали второй брак Иосифа неправомерным. Почему? Когда почти через два часа ужин был готов и все расселись по местам, когда Иосиф закончил читать благодарственную молитву, которая впервые показалась Иисусу слишком выспренной и долгой, они приступили к трапезе. Сам Иисус находился в обществе племянницы, но та, казалось, не знала, что он тут делает, и племянника, вооруженного пращей, которую он держал перед собой, словно ожидая прихода нового Голиафа. Взрослые сразу же начали вести разговор о Храме. Что стало с таким-то? Он бежал в Антиохию. А с таким-то? Он теперь начальник над писцами, и ходят слухи, что он берет взятки. А Дворец? А первосвященник? А Синедрион? Они говорили до глубокой ночи. Неужели они останутся ночевать? Иисуса клонило в сон, но беспокойство за мать росло с каждой минутой. Наконец они стали прощаться. Это длилось бесконечно. Но вот они скрылись в темноте улицы, двигаясь в направлении трактира, который, несомненно, заняли целиком. Иосиф, которого немного шатало, так как он выпил несколько глотков вина, посмотрел на опустевшие столы, покачал головой, перевел взгляд на Иисуса, стоящего у стены с каменным лицом, а затем, ни слова не говоря, пошел спать. Иисус прикрутил все светильники, кроме одного, чтобы мать смогла найти дорогу в нагромождении столов и скамей, оставшихся во дворе.

Он сел на свою кровать, не зажигая светильника, и решил, что не будет читать молитву до тех пор, пока не вернется мать. Немного погодя скрипнула дверь. Сандалии бесшумно заскользили по полу, одежда слегка шуршала, касаясь стен. Затем воцарилась кромешная темнота – Мария погасила последний светильник. Иисус пошел ей навстречу. Она догадалась о его присутствии и застыла на месте.

– Где ты была? – спросил Иисус.

– У соседей.

– Я незаконнорожденный? – задал он вопрос.

– Тебя признали, – едва слышно ответила Мария.

Месяцы проходили так быстро, как трава растет на могиле. Иисусу исполнилось двенадцать лет. Однажды утром старый плотник взял сына за плечи и стал рассматривать его лицо так близко, что Иисус мог сосчитать все волоски, выступающие из его припухшего носа, все поры на нем, все морщины вокруг глаз. Иосиф нахмурил брови. Иисус не спросил почему.

Иосиф уже дважды или трижды резко отчитывал Иисуса, когда узнавал, что тот ходит в синагогу и беседует с раввином Наумом. Иисус так и не спросил, почему Иосиф считает предосудительным беседовать с раввином.

Иисус тем более не спросил, почему Иосиф взял привычку обследовать каждое утро постельные принадлежности своего сына. Он просто делал вид, что ничего не замечает. И все-таки однажды утром во время этой проверки Иисус остался стоять около кровати, пристально глядя на старика. Старик так же пристально посмотрел на него. Иисус не отвел глаз. Проверки закончились.

Но пушок над верхней губой Иисуса замечали все.

Наступила весна. Зацвели первые асфодели, слышались первые крики удодов.

Однажды вечером за ужином Иосиф сказал:

– Приближается Пасха. Мы поедем в Иерусалим.

А когда Мария убирала со стола, он добавил, исподлобья глядя на Иисуса:

– Тебе исполнилось двенадцать лет. Ты должен отвечать за свои поступки.

У Иисуса не было знакомых девочек. Но в Иерусалиме девочек, несомненно, было очень много. Или кого и похуже. Конечно, это не могло коренным образом изменить представления Иисуса, ведь он хорошо знал, что в римском квартале Капернаума есть публичный дом. Когда Иосиф не приходил в мастерскую, что случалось все чаще и чаще, подмастерье рассказывал разные непристойные истории, безусловно, наполовину выдуманные.

Перед отъездом Иосиф сказал:

– Иерусалим намного больше Капернаума. И народу на Пасху там собирается гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Там немудрено потерять друг друга. Но я остановлюсь у Симона, на улице Писцов. Вот тебе деньги, чтобы ты смог купить еду, если заблудишься. У чужеземцев ничего не бери! Иисус чуть было не потерялся по дороге – многолюдная толпа образовалась уже около Найма. Ослы, лошади, верблюды шли практически шагом.