Никто не говорил ни слова, но я уверена, что все мы думали именно об этом — я нашарила в темноте Сережину руку и сжала ее, и он тут же встрепенулся, поднял голову и сказал Андрею:

— Знаешь, отгони-ка ты машину с дороги и иллюминацию выключи тоже, тут недалеко одна нехорошая деревенька — как бы им не пришло в голову поинтересоваться, что это тут происходит у них под носом. Я схожу пока за картой — нам надо подумать над маршрутом. Пойдем, пап, ты только карабин далеко не убирай.

Возможно, и не было никакой паузы между Сережиными словами и моментом, когда Андрей не спеша повернулся и направился к своей машине — может быть, мне только показалось, что он какое-то время раздумывал, стоит ли ему подчиниться немедленно, просто ты его не любишь, сказала я себе, а точнее — ты не любишь видеть, каким в его присутствии делается Сережа, а теперь — неизбежно — его придется взять с собой, вместе с его чрезмерно улыбчивой женой, которая в день знакомства взяла тебя за локоть, отвела в сторону и произнесла слишком много слов, ни одно из которых не показалось тебе искренним — ни тогда, ни потом, когда ты вспоминала этот странный разговор.

Чтобы никто не увидел моего лица, я пошла к Витаре за сигаретами — Мишка по-прежнему крепко спал, и я не стала будить его — а когда я вернулась, пикап уже стоял у обочины с выключенным двигателем, развернутый в обратном направлении, на его капоте была разложена карта, и все стояли вокруг, склонившись над ней. Подходя, я услышала обрывок Сережиной фразы:

— …вот оно, это озеро, Андрюха, видишь? Мы хотели в обход Питера через Кириши уйти на мурманскую трассу, и дальше наверх, — в одной руке он держал фонарик, а пальцем другой водил по карте, — это самый простой и короткий путь. Через Новгород нам не пройти — теперь придется сделать крюк, у Валдая свернем направо и рванем в объезд через Боровичи и Устюжну, а там выскочим на А-114 и вернемся на мурманскую трассу.

— Тут крюк километров в пятьсот, — вмешался папа, отодвигая плечом стоявшего между ним и Сережей Леню, — где мы столько топлива возьмем, застрянем на полпути.

— В Киришах должно что-нибудь быть, — убежденно сказал Сережа, — там завод перерабатывающий, найдем. Пап, вариантов у нас нет — ты же знаешь, нам даже по прямой топлива не хватило бы.

Они замолчали. В наступившей тишине, после паузы — когда стало ясно, что больше никто ничего не скажет, Андрей произнес:

— Не нужна вам мурманская трасса. Там одни мосты, здесь, здесь и здесь, до самого Петрозаводска, и даже если они не все такие, как этот новгородский, — вам хватит одного, надеюсь, это понятно.

Сережа тут же кивнул — слишком быстро, подумала я — и придвинул к Андрею карту:

— Хорошо. Что ты предлагаешь?

Андрей наклонился над тускло освещенным листком бумаги, от которого зависело теперь наше спасение, нахмурился и замолчал — надолго, на несколько минут, а мы стояли вокруг и просто ждали его ответа — словно никому из нас уже не могло прийти в голову ничего стоящего, мне показалось даже, что никто не смотрел на карту — только ему в лицо, и неизвестно, сколько бы мы так простояли, если бы папа, уже снова стоявший чуть поодаль с карабином в руке, чтобы видеть дорогу, не прервал этого почти благоговейного ожидания:

— Дай-ка мне, — сказал он, довольно бесцеремонно отпихнул застывшего над картой Андрея, развернул листок бумаги к себе и почти тут же ткнул своим желтоватым пальцем с обломанным ногтем куда-то сильно правее: — Вот здесь мы пойдем. Вместо того чтобы после Устюжны возвращаться вверх на мурманскую дорогу, мы поедем дальше, через Вологодскую область мимо Череповца — в город въезжать не придется, трасса через него не проходит, а дальше обогнем Белое озеро — и наверх, в Карелию.

— Там тоже есть мосты, — возразил Андрей немедленно.

— Ну, если ты искал дорогу отсюда до Карелии, чтобы вовсе реки не пересекать, то давай еще пару часов подумаем. Здесь не Казахстан, реки будут — куда без них, но зато после Устюжны до самого верха уже ни одного большого города, а значит, народу там немного. Придется рискнуть. Ну, ладно, пальцы убери. — Словно спор был закончен, папа дернул на себя карту и принялся деловито складывать ее.

— Дело ваше, — проговорил Андрей и отошел на шаг от капота; папа живо повернулся к нему и снова протянул карту, которую успел сложить вдвое:

— Так у тебя была другая идея? Покажи, — он улыбнулся, — только думай скорее, мы тут битый час уже торчим прямо под носом у этих, — и он неопределенно качнул головой в сторону оставшейся позади деревни.

— Ладно, ладно, нормальный маршрут, — карту Андрей не взял, и лицо у него было недовольное.

Сережа наблюдал за ними, не вмешиваясь, и Леня тоже молчал, переводя взгляд с одного на другого; я мельком взглянула на Иру и неожиданно поймала ее взгляд — с удивлением я заметила, что она закатила глаза и едва заметно улыбнулась, ты тоже его не любишь, подумала я, надо же.

— Ну, — сказал папа бодро, — по машинам?

— Ладно, поехали, Наташка, — отозвался Андрей тут же, — удачи вам, ребята, — и похлопал Сережу, который направился было к своей машине, по плечу; Сережа машинально тоже потянулся, чтобы обнять его, но рука его зависла в воздухе.

— Погоди, вы что, серьезно собрались ехать во Всеволожск? — растерянно спросил он.

Засыпая на пассажирском сиденье — Витара теперь ехала первой, потому что Сережа уступил наконец Ире свое место за рулем, — я думала: что бы ни произошло, какие бы мысли ни беспокоили меня, я все равно сейчас усну, даже если нам попадется такой же страшный мост, даже если кто-нибудь остановит нас и заставит выйти из машины — им придется нести меня на руках, потому что я буду спать, и плевать на все. Подъема, который я почувствовала после короткого отдыха перед Тверью, давно уже не было, мне ни разу еще не приходилось вести машину всю ночь, я сделала все, что могла, а теперь я закрою глаза, и все это исчезнет — дорога, опасности, поджидающие нас за каждым поворотом, и эти чужие, едва знакомые мне люди — сколько волнений подряд может вынести человек, сколько раз у него екнет сердце, собьется дыхание до момента, пока ему не станет все равно и все, происходящее вокруг него, не превратится в бессмысленные, полуреальные декорации?

Это было даже хорошо, что я так устала, — мысли текли лениво, медленно, и все, что случилось с нами в эти несколько дней, вдруг почти перестало меня беспокоить, я равнодушно думала — одиннадцать человек в двухкомнатном, без удобств охотничьем домике, люди, которые ни за что не оказались бы вместе, будь у них такой выбор, которые даже в отпуск такой компанией не поехали бы — пока Сережа уговаривал их, пока они отходили в сторону и что-то яростно шепотом друг другу доказывали, было уже ясно, что они согласятся, что поедут с нами, потому что все эти сто километров, которые им пришлось возвращаться от моста, а может быть, и раньше, возможно, даже с самого начала — они знали: нет больше ни Всеволожска, ни безопасного, уютного родительского дома, и самих родителей тоже больше нет; знали и просто боялись себе признаться в этом, потому что никакого запасного плана у них не было. Интересно, как долго он собирался делать вид, что все мы сейчас поедем своей дорогой, думала я сквозь сон, неужели — если бы Сережа не начал настаивать немедленно — он действительно позвал бы жену, сел в свой пикап и отправился бы искать этот мифический путь к мертвому городу? Так странно, я никогда этого не умела — держать паузу, не просить ни о чем, спокойно ждать, пока остальные сами предложат помощь, и ведь всегда находятся эти остальные, которые уговаривают, спорят и доказывают и благодарны за то, что их помощь оказалась принята, и ведь этому невозможно научиться, у меня ни за что не получилось бы, подумала я и только тогда наконец заснула.