* * *

Материализм Фрейда перерастает в пессимизм, когда он размышляет о возможности достичь счастья; примерно так же думал Льюис, еще не обретя веру. Физическое удовольствие мимолетно по природе, а потому, как считал Фрейд, несчастье неизбежно. Будущее казалось ему мрачным и пугающим. Льюис после своего обращения стал оптимистичнее и смотрел в будущее с надеждой. Кто из них прав?

И Фрейд, и Льюис – до перемены мировоззрения – говорят в своих письмах и автобиографиях о своем пессимизме, недовольстве и общем состоянии несчастья. Оба пережили потери в детстве (исследования показывают, что утрата родителя или заменяющей его фигуры в детстве усиливает риск развития клинической депрессии[221]). Фрейд нередко писал о своих «приступах депрессии». Друзья Льюиса говорили о его «кельтской меланхолии» до обращения.

В юности Фрейд вел интенсивную переписку со своим другом Эдуардом Зильберштейном. Последний нередко замечал, что Фрейд пребывает в подавленном настроении. Но, подобно многим людям в состоянии депрессии, сам Фрейд этого не признавал и спорил с другом. «Ты несправедлив, когда говоришь, будто я мрачен и печален», – писал шестнадцатилетний Фрейд. Он обычно жизнелюбив, и лишь «по неосмотрительности иногда становится жертвой чувства безнадежности»[222]. Однако полгода спустя в письме к другу он с отчаянием говорит о своей «несчастной жизни».

По-видимому, одним из таких моментов «неосмотрительности» было для Фрейда разочарование в любви. Хотя много лет спустя он называл Гизеллу Флюсс «своей первой любовью», мы не знаем, насколько хорошо он ее знал и не являлись ли их взаимоотношения в большей степени плодом подростковой фантазии. Как бы там ни было, когда примерно через три года после знакомства Фрейд услышал, что она вступает в брак, он написал Зильберштейну письмо с длинным стихотворением под названием «Эпиталама»[223]. Похоже, Фрейд пытался преодолеть боль и печаль с помощью произведения, в котором он лишал свою любовь привлекательности и перечислял все то, что ему в ней не нравилось. Что еще трогательнее, Фрейд вложил в то письмо – быть может, по невнимательности – заметки, которые вел, работая над первым вариантом стихотворения. В них говорилось о чувстве ярости юного Фрейда, когда он думал об этой «верной невесте в объятиях другого мужчины», о «жутком отчаянии». «Я в ярости, – пишет он, – боль гложет мою грудь». Хуже того, там немало намеков на самоубийство: «Пришли мне немедленно цианистого калия, пять капель эфира, болиголов, мышьяк, белый и чистый». Возможно, это слишком сильная юношеская реакция на то, что он позже называл «флиртом», но при депрессии подобная реакция может быть и обычной.

Об этой депрессии говорят и многие письма Фрейда, написанные им между двадцатью и тридцатью годами его жизни. Так, в письме к своей невесте Марте Бернайс двадцатишестилетний Фрейд мимоходом рассказывает, как друзья «вытащили его из состояния подавленности»[224]. Несколько лет спустя он нашел другое средство, приносящее облегчение. В 1884 году, когда ему было двадцать восемь, Фрейд начал экспериментировать с новым средством – кокаином. Судя по письмам, весь предшествующий год он страдал от достаточно выраженной явной депрессии. В августе 1884 года он пишет невесте: «За последние четырнадцать месяцев я чувствовал себя счастливым лишь три или четыре дня. И это слишком мало для человека, который еще молод, но никогда не чувствовал себя молодым»[225]. Он начал принимать кокаин за несколько недель до этого письма, и заметил, что это средство помогает справляться с депрессией. В письмах он говорит о себе так: я «большой дикий мужчина, наполненный кокаином. В период моей последней тяжелой депрессии я снова обратился к этому средству, и малая его доза чудесным образом резко улучшила мое настроение»[226].

Он снова упоминает про кокаин шесть месяцев спустя в письме к Марте: «Я регулярно принимаю его в самых малых дозах из-за депрессии и нарушения пищеварения – и он оказывает великолепное действие»[227]. Через несколько месяцев он пишет другое письмо, которое начинается так: «Сегодня ты не найдешь тут той нотки меланхолии, которую уже привыкла видеть в моих парижских письмах»[228].

Разумеется, Фрейд искал облегчения не только с помощью наркотиков. Иногда ему поднимала настроение работа. В одном письме к Флиссу Фрейд сообщает: «Я одолел депрессию особой интеллектуальной диетой»[229]. Но в глубине души он оставался пессимистом, который мог мрачно шутить. Сорокадвухлетний Фрейд делится с Флиссом «новым пониманием природы “счастья”: “Считай себя счастливым, если судьба не бьет по тебе из всех орудий сразу”»[230]. Гораздо позже в письме к своему врачу Фрейд размышляет о мимолетности счастья: «Ты думаешь, что уже поймал его, а оно всегда ускользает»[231]. Такой мрачный тон окрашивает и письма восьмидесятилетнего Фрейда на закате жизни: «Мое настроение дурное, почти ничто меня не радует, я все более жестко себя критикую. Будь на моем месте кто-то другой, я бы сказал, что это старческая депрессия»[232].

Кроме печали, для депрессии характерны чувства безнадежности и беспомощности, негативная интерпретация жизни, частые мысли о смерти и пессимистический взгляд в будущее. Некоторые специалисты даже считают, что негативное мышление и пессимизм – не просто свойства депрессии, но одна из ее причин[233]. (Иные виды психотерапии, та же когнитивная поведенческая терапия, ставят целью изменить это негативное мышление для лечения депрессии.) Все эти признаки депрессии можно наблюдать у Фрейда. Сосредоточим наше внимание на его негативных мыслях и глубоком пессимизме.

Пессимистический настрой отражают многие тексты Фрейда. В письме к коллеге Карлу Абрахаму Фрейд жалуется: «Жизнь для меня слишком тяжела. Я об этом крайне редко говорю, ибо другие, полагаю, увидят тут жалобы и признаки депрессии»[234]. В другом письме к Абрахаму, написанном за пятнадцать лет до кончины Фрейда, можно увидеть и мысли о смерти, и пессимизм. «Хотя считают, что я выздоравливаю, глубоко во мне сидит пессимистическое убеждение в том, что конец моей жизни близок. Это делает еще мучительней неутихающую боль моей раны [после хирургического лечения рака челюсти]. Это разновидность старческой депрессии, ядром которой служит конфликт между иррациональной любовью к жизни и более разумным согласием с ней расстаться».