Пытаясь отвлечься от бессмысленных мыслей, я успела приготовить ужин и даже убраться, а Олега все не было. Ожидание действовало мне на нервы как никогда. Мысленно готовилась к разговору с мужем, придумывала доводы и… понимала, что всего одно его слово, одно «нет», и я никуда не поеду. На любые мои даже самые весомые доводы он найдет свои. Или… Даже искать не станет. Просто нет. Если он решит, что я должна остаться, так и будет. Если он не захочет, чтобы я летела в Ессентуки, я не полечу. Ни слезы, ни истерики, ни крики с угрозами не помогут. Он просто развернется и оставит меня с этим до тех пор, пока мне не станет ясно — нет, значит, нет.

От этого я нервничала сильнее. Ходила из угла в угол, заламывая руки, кусая губы. И ждала.

В доме не было даже телевизора. Несколько прошлогодних журналов, которые попались мне под руку, не вызвали интереса. Да и как я могла сосредоточиться на статьях о культуре, политике и моде, если голова была забита совсем другим? В очередной раз измерив шагами гостиную, я подошла к комоду, выдвинула ящик в попытке хоть чем-то себя занять.

— Хотя бы книга, — шепнула себе под нос, по-детски загадав желание. Простенький любовный роман или детектив в мягкой обложке — как раз то, что бы меня устроило. Бульварное чтиво без претензии на глубокое погружение в сюжет. Но мои детские желания почти никогда не исполнялись. Разве сейчас могло что-то измениться? Ящик оказался пуст. Лишь одинокий зарядник от телефона.

С раздражением задвинув его, я коротко выдохнула. Мимолетом бросила взгляд на противоположную стену и… Дверь. Деревянная, она практически сливалась со стеной. Ничего удивительного, что я не обратила на неё внимания раньше. Не обратила бы и сейчас, если бы не случайность. Подойдя, я коснулась ручки. Дверь оказалась не заперта. Нашарила на стене выключатель, и в момент, когда свет озарил комнату, потрясенно выдохнула:

— Не может быть!

Комната была заставлена накрытыми белой тканью мольбертами. Десяток полотен, а может быть, куда больше. В голове у меня зашумело, резко захотелось сжать виски и зажмуриться. Даже не видя самих картин, я знала, что на них.

Резко сдернула одну простынь, разжала пальцы. Ткань белой вуалью упала к моим ногам. Но я не придала этому значения — все мое внимание было направлено на неё. На смотрящую прямо на меня с холста женщину. Во взгляде её было превосходство. То самое превосходство, что и дни, месяцы, годы назад. Пальцы мои стали холодными, горло сдавило. Такая похожая на меня и совершенно другая, она замерла вне времени и пространства.

Попятившись, я задела рукой другой холст и вздрогнула.

Всё, что я хотела забыть, все, что, как я думала, осталось в прошлом, вернулось. Бывшая жена Олега. Зачем он хранит эти картины?! Последний раз, когда я видела их, они томились взаперти на чердаке его дома вместе с остальными вещами Анны Громовой… Почему они здесь?! Случайность?

Я болезненно поморщилась, подойдя к автопортрету. Оцепенение прошло, шум в ушах потихоньку стихал. Дотронулась до ключиц, коснулась горла, не отводя от портрета глаз. Родинка на шее, взгляд уверенной в себе женщины. Когда-то я точно так же стояла и смотрела ей в глаза, чувствуя себя при этом только жалким подобием. Сколько бы тогда я ни уверяла себя, что она — только краски на холсте, а я — настоящая, живая, всё было бесполезно. Но теперь… Вскинув голову, я ответила брюнетке острым взглядом и, покривив губами, схватилась за рамку.

— Ты умерла, — прошипела я. — И больше не будешь стоять между нами, — говорила, зная, что пытаюсь убедить в этом в первую очередь себя. Снова. Снова, будь всё проклято, себя! И снова безрезультатно. Потому что Олег не уничтожил картины. За все эти годы он не раздал их, не вернул её родителям. Хранил, чтоб его! И это говорило о том, что бывшая жена все еще в его сердце. Мое собственное сжалось от этой мысли.

С яростью отбросив картину в сторону, я быстрыми шагами вышла из комнаты. Как в тумане дошла до кухни, схватила нож с зубчатым лезвием и вернулась. Вновь посмотрела на накренившуюся картину.

— Ты же завещала их мне, — криво усмехнулась, сжимая рукоять крепче. — Завещала, черт тебя подери, мне! Зачем — не знаю, — говорила с картиной так, словно Анна стояла сейчас передо мной, а не нарисованная, безмолвно ждала своей участи.

Должно быть, я действительно свихнулась. Ещё крепче стиснула нож — до ломоты в пальцах, до дрожи.

Впившись в край полотна, я приподняла кончик лезвия. Зеркало… Горло опять сжалось, дыхание стало прерывистым. В момент, когда я подставила нож к красивому лицу бывшей жены Олега, меня замутило. Чувство было такое, что если я резану по полотну, шрам останется не на её щеке, а на моей собственной. Чуть надавила и тут же отбросила нож, так и не решившись проткнуть холст. К глазам подступили слезы.

Давясь рыданиями, я с силой швырнула картину об стену. Деревянная рамка глухо треснула, разлетелась щепками.

Лихорадочно я принялась сдёргивать одну белую простынь за другой, пока пол не покрылся тканью, а я не осталась стоять посреди этой своеобразной, скрытой от посторонних глаз выставки творений Анны. Пейзаж, автопортрет, снова пейзаж… Перебирала картины, не соображая, что хочу найти. Пока не наткнулась на портрет Олега. Тот самый, что я уже видела много лет назад. Совсем мальчишка, во взгляде которого еще не пляшут демоны. Тот Олег, про которого он рассказывал мне вчера — не покорившийся власти денег, а думающий, в первую очередь, о других… Провела пальцами, очерчивая овал его лица.

— Я бы хотела знать тебя такого, — то ли мысленно, то ли вслух — не поняла сама. Кажется, слова всё-таки прозвучали. — Она же знала, а я…

Картина была небольшая, я могла без труда держать её в руках. Перевернула, но надписи не нашла. Ничего…

Уже хотела было поставить полотно обратно, но тут вдруг заметила выглядывающий из щели между рамкой и холстом белый уголок. Только я немного успокоилась, как сердце опять учащенно заколотилось. Потянула. Это оказался сложенный лист бумаги. Записка…

— «Алине», — прочитала надпись, выведенную красивым ровным почерком. Не почерком Олега — женским…

Алине?! Сжимая лист, я кое-как вернула портрет на место и с ужасом уставилась на записку, боясь её разворачивать и желая этого одновременно. Что-то подсказывало, что в этом неведанным образом спрятанном в картине сложенном листе, я найду ответы на многие вопросы.

— Алина, ты где? — я вздрогнула, услышав голос Олега. — Алина, — настойчивее, приближаясь.

Я обернулась на дверь. Снова глянула на лист.

Быстро сунув записку в выдвижной ящик стоящей тут же у двери тумбочки, я вышла из комнаты.

— Алина, — наткнулась на прожигающий взгляд мужа. Он стоял посреди гостиной с несколькими пакетами в руках и был явно недоволен тем, что тайное стало явным. Вне сомнений, он не хотел, чтобы я заходила в эту комнату. Тем более, в его отсутствие. Только на его недовольство мне было наплевать.

— Зачем ты их перевез сюда? — спросила я холодно, отвечая ему точно таким же взглядом.