— Эти две монеты.., перенеслись.., сами собой. Ганс взмахнул руками и скривил лицо.

— Ар-р-гхх-х!

— Прости, — сказала Мигнариал. — Я не могу придумать ничего больше, и мне не нравится ни то, ни другое объяснение.

— Сперва один кошмарный кот, потом вторая странная кошка, — пробормотал Ганс, переводя взгляд с Нотабля на Радугу, — и вдобавок заколдованные монеты! О боги отцов моих, зачем вообще в мире существует колдовство? Я ненавижу ко… — Ганс умолк и долго сидел, глядя в землю у себя под ногами.

Наконец он встал.

— Проклятье, ненавижу я это или люблю, но я ввязался в колдовские делишки, — произнес Ганс, махнув рукой, и начал навьючивать поклажу на тейанскую лошадь.

— Понимаешь, Ганс, — сказала Мигнариал, — колдовство повсюду в нашей жизни. Ты сам подумай: ведь мое видение — это тоже что-то вроде колдовства, вроде магии.

— В некотором роде да, но это совсем не одно и то же. Эти способности есть только у определенного рода людей. То есть у сданзийских женщин. Это не значит, что на тебе лежит какое-то заклятие. А вот эти коты, должно быть, заколдованы. Уж Радуга-то наверняка! И вдобавок кто-то заколдовал монеты, которыми мне когда-то заплатили выкуп!

— Некоторые из этих монет, — многозначительно промолвила Мигнариал. — Подумай об этом, милый. Сперва мешок был полон монет, и тейана забрали их. Скажем, они вынули из мешка все деньги — ведь они должны были поступить именно так, верно? Разве ты сделал бы иначе? А оставить одиннадцать монет в старом потрескавшемся мешке — это просто глупо. Но когда ты забрал мешок обратно, там было одиннадцать сребреников.

Ганс задумчиво пожевал губу и согласился:

— Верно.

— А потом мы вытащили монеты из мешка. Все одиннадцать. Но на следующее утро в мешке опять было одиннадцать монет.

Ганс выпустил из рук ремни, которыми он приторачивал вьюки, и, задумчиво опираясь рукой на спину коня, сказал:

— Правильно.

— А этой ночью случилось то же самое. Мы сложили все монеты вместе и сосчитали их. Ты положил двадцать монет в мешок? — Мигнариал выжидательно глядела на Ганса. Он кивнул: мол, продолжай. — Но утром их оказалось двадцать две.

— Это.., происходит ночью, — пробормотал Ганс, глядя в никуда прищуренными глазами.

Мигнариал несколько раз быстро кивнула головой.

— Я уверена — через час или через десять часов в мешке по-прежнему будет двадцать две монеты. — Девушка пнула мешок ногой, стараясь хоть как-то снять напряжение. Однако звон серебра только усилил мрачное настроение Ганса.

— Но.., одиннадцать — это, кажется… — Ганс с трудом подобрал слова, прежде чем зловеще выговорить:

— ..магическое число. Ох! Двадцать два — это же два раза по одиннадцать, верно?

— Верно, но я не думаю, что это имеет значение. В течение нескольких секунд Ганс выглядел совершенно убитым. Затем он скрестил руки на груди и оперся плечом на вьючную лошадь, глядя на Мигнариал с вызовом и ожиданием.

— Ну хорошо, ты так не думаешь. А почему?

— Ой нет, милый, подожди немного, не надо так на меня смотреть. Я просто пытаюсь рассуждать и делать выводы, и видение тут ни при чем. Может быть, я даже ошибаюсь. А может, и нет.

— Ты хочешь понять и сделать какой-то вывод? Мигнариал кивнула и вытянула вперед левую руку.

— Во-первых, если мы сейчас вынем из мешка все деньги, то, я думаю, он будет пустым до самого вечера. — Девушка загнула один палец. — Во-вторых, — продолжила она, берясь за второй палец, — мне кажется, что завтра утром там снова будет одиннадцать монет. — Мигнариал пригнула и этот палец к ладони.

— Хм-м. Ты так считаешь?

— Да, Ганс.

— А что, если мы оставим все как есть?

— Я думаю — а нам сейчас и остается только думать, — что если мы оставим все как есть, то завтра в мешке будет по-прежнему двадцать две монеты, и послезавтра тоже, и.., на следующей неделе тоже.

Неожиданно Ганс хлопнул себя по лбу, затем отскочил от лошади и захлопал в ладоши:

— Ай, Ганс, совсем голова не варит! Я понял! Ты считаешь, что у нас восемьдесят девять монет, и одиннадцать из них.., странные. Заколдованные. — Ганс выговорил эти слова так, будто они причиняли ему боль. — И вышло так, что девять из тех монет, которые мы положили в сумку, были из числа этих одиннадцати. А еще две заколдованные монеты мы засунули к себе, в свою одежду, и ночью они.., переместились в мешок.

Мигнариал кивнула.

— Если я правильно рассудила, эти одиннадцать монет будут перемещаться в мешок каждую ночь, и утром мы обязательно обнаружим их там.

— Слава богам, что Радуга тоже не оказывается в мешке! Мигнариал отыскала взглядом пеструю кошку.

— А что касается Радуги.., я вообще не пойму, что тут такое замешано!

— Ладно, Мигни, пора ехать дальше. Мы проверим мешок вечером и вынем из него все деньги. Можно даже попробовать зарыть эти двадцать две монеты в землю, или повесить их на дерево, или… — Ганс посмотрел на речку. — Я бы вообще забросил этот мешок в самый глубокий омут, прямо сейчас!

— Дай бог, это поможет, — согласилась Мигнариал, но потом нахмурилась:

— Разве что.., разве что эти монеты как-то связаны именно с нами.

«Думаю, что именно так оно и есть, — подумал Ганс, однако вслух этого не сказал. — Мне кажется, что этого мешка вообще не было на седле, когда я седлал лошадь! О боги, о чем я вообще думаю! Нет, о нет, проклятье… О боги, о Отец Илье, как я ненавижу колдовство!»

* * *

В тот день Мигнариал уже в который раз начала просить Ганса надеть тейанский браслет. Ганс наконец внял ее уговорам — в основном для того, чтобы прекратить эти самые уговоры. Поскольку на левом запястье Ганс постоянно носил браслет из черной кожи, то сейчас он натянул медное кольцо на правую руку и сжал его, чтобы оно плотно охватывало предплечье. Ничего не случилось. Ничего не изменилось. Теперь на руке Ганса красовался дурацкий медный браслет, вот и все.

Солнце стояло почти в зените, однако ничуть не напоминало демона — высокие деревья с густыми кронами дарили путникам прохладу. Около полудня они увидели человека, ехавшего по дороге им навстречу. Пока тот был еще далеко и не мог слышать приглушенных голосов, Ганс предупредил Мигнариал, что в разговоре со встречным не следует упоминать своих имен. Это было невежливо, однако Ганс и Мигнариал настороженно относились к чужакам.

Путешественник, мужчина крупного телосложения, ехал на высокой лошади темно-серой масти. Вторую лошадь, нагруженную поклажей, он вел в поводу. Ганс отметил, что путешественник отнюдь не был юн: морщины на его щеках и вокруг глаз говорили о том, что ему уже изрядно за тридцать, а то и все сорок. Выцветшая кожаная шляпа странной формы скрывала волосы проезжего. Путешественник был столь же осторожен и опаслив, как Ганс, и также не назвал своего имени. Шедоуспан не стал его спрашивать.