тихо сказал Пауль. — Убейте меня, если я представляю, что мы будем делать, когда выпустим его.

Эккерт покачал головой.

— Я тоже ничего не знаю, Пауль. Ни-че-го! Но нам нужно что-то придумать. Есть ниточка: его жена работает со Швецией. Это надо обдумать… Это надо крепко обдумать, Пауль.

Помолчали.

— В вашей спальне микрофон вмонтирован в диван. — Пауль закурил. — В кабинете опасайтесь торшера и, как я предполагаю, еще один в люстре. Провод выведен через вентилятор.

Эккерт смотрел в одну точку.

— Я сегодня рискнул, Пауль. Я очень рискнул, друг мой. Я начал подыгрывать Остеру. Если они что-то заподозрят или решат закончить игру, они выдадут меня Гиммлеру. Я думаю о запасном варианте. Вы должны стать в гестапо своим человеком. Вы должны ликвидировать все их сомнения относительно вас. Если со мной что-либо произойдет — вы должны уцелеть. Да-да, и не думайте возражать мне. Так надо.

Пауль смял сигарету, бросил ее под ноги.

— Нет, так не будет. Вы, наверное, самый ценный для Центра человек в Германии. Нужно что-то придумать…

Эккерт засмеялся. Пауль уже очень давно не слышал его смеха. Наверное, несколько месяцев.

— Вы чудак, Пауль. Я — самый ценный для Центра человек? Нет, вы ошибаетесь. Я просто одно из звеньев связи, вот моя роль. Если я что-то смогу еще, я буду считать, что выполнил задание Родины. Я просто поверенный в делах крупного мошенника, именуемого рейсхмаршалом Герингом, и в этом качестве иногда слышу то, что полезно нам знать; но есть люди, имена которых мы не знаем и которые делают в тысячу раз больше. Разве мы сделаем столько, сколько сделал тот человек, что раздобыл «план Отто»? Не думаю, что для него это было легким делом. Для людей нашей профессии, Пауль, очень важно знать истинную свою роль и не переоценивать ее. Тогда все будет очень хорошо.

Дождик накрапывал все сильнее и сильнее. Эккерт встал.

— Идите, Пауль. Я тоже пойду. Надо многое продумать. Надо полагать, господин Рихтер больше не придет?

Пауль засмеялся:

— Нет. Я уже получил в награду его одежду и двести марок.

Эккерт поглядел на часы.

— Они платят тебе больше, чем я. Ну, до завтра. И смотрите за ним, — он кивнул в сторону гаража. — Смотрите внимательно. Обыщите его перед сном, мало ли что… Вы будете с ним в одной комнате? Лучше ночуйте в машине. На окнах решетки, он никуда не уйдет. Дверь запирается надежно.

— Я подумаю, — сказал Пауль.

Эккерт вынул из кармана бумажник. Отсчитал пятнадцать бумажек.

— Пойдите в почтовое отделение и возьмите там переводной бланк. Когда он его заполнит, отошлите деньги. Только из какого-либо другого района. Где-либо в районе Моабита пошлите. Мало ли что! И еще вот что, Пауль. Будьте внимательны к нему, но не обижайте зря. Видимо, эти годы дались ему нелегко…

Пауль стоял посреди двора и глядел, как шеф поднимается по ступенькам крыльца. Он шел походкой уставшего, постаревшего человека, мечтающего о чашке кофе и отдыхе в любимом кресле. Пауль знал: ни того ни другого у Эккерта сегодня не будет.

4

Окна особняка на Тирпицуфер в этот вечер были завешены особенно тщательно. Несколько раз на тротуар выходил дежурный офицер охраны и приглядывался к светомаскировке. В самом конце дня в распахнутые ворота особняка почти бесшумно скользнул длинный черный «кадиллак», во дворе послышались слова команд, и вновь все стихло.

В дом на Тирпицуфер приехал его хозяин — начальник военной разведки вермахта адмирал Вильгельм Канарис.

…Маленький человек в длинном темном плаще и морской офицерской фуражке вошел в кабинет. Два адъютанта приняли его одежду и портфель. Из-под нависших бровей он глянул в лица им маленькими сверлящими глазами, прошелся по толстому ковру, погрел руки у камина.

— Позовите ко мне полковника Остера…

Он остался один. Сел в огромное кресло, над которым было развернуто знамя со свастикой, холеными пальцами полистал страницы альбома, всегда лежавшего на одном и том же месте. Здесь были фотографии хозяина кабинета во все периоды его жизни. В созерцании их он находил особое удовольствие, будто перелистывал свою собственную жизнь…

В Первую мировую войну «маленький грек», как насмешливо называл его рейхсфюрер СС Гиммлер, имея в виду то, что отец Канариса был выходцем из Греции, командовал подводной лодкой в кайзеровском флоте. Однако по заданию шефа германской разведки тех времен полковника Вальтера Николаи он выполнял и кое-какие довольно щекотливые поручения. Приход нацистов к власти застал Канариса на должности командира крейсера «Берлин». Канарис был одним из немногих высших офицеров флота, приветствовавших фюрера телеграммой в эти знаменательные для него дни. И бывший ефрейтор не забыл громких званий поздравивших его офицеров. Вскоре все они резко пошли на повышение.

Для Канариса выпала еще одна счастливая карта: служивший на его корабле кадет, а затем лейтенант флота Рейнгард Гейдрих, офицер, не отличавшийся абсолютно никакими способностями, вдруг сделал потрясающую карьеру: стал начальником СД. Гейдрих и способствовал назначению Канариса начальником абвера.

Странные взаимоотношения сложились между этими людьми. Бывший капитан первого ранга Канарис больше всего на свете боялся своего бывшего подчиненного. Тот тоже относился с подозрением к бывшему шефу, считая его опасным либералом. Однако они поддерживали друг друга, понимая, что падение одного было бы падением другого.

Первые годы власти Гитлера были для Канариса сплошным праздником. Сыпались чины, награды. Однако со временем положение стало меняться. Гитлеру надоели прожектерство маленького адмирала и его провалы в работе. Начал пакостить Канарису и Гиммлер, разумно предположив, что союз набирающего силу Рейнгарда Гейдриха и сухопутного адмирала сулит ему мало приятного. И вот понемногу всесильного адмирала все реже допускали до руки Гитлера. Каждый вызов к фюреру Канарис воспринимал как вызов для нагоняя. И это было именно так. Ни на кого из своих приближенных Гитлер не обрушивал такие оскорбительные эпитеты, как на Канариса. Адмирал терпел, преданно глядя в глаза фюреру. А вернувшись к себе, отводил душу со своим старым другом Остером. Оба мечтали о диктатуре армии, о мире с англичанами и французами, о походе на Россию.

Именно Остер по поручению Канариса сообщил о начале наступления на западе. Однако это чуть не кончилось провалом как для Остера, так и для его шефа. Радиограммы бельгийского посла в Ватикане, информировавшего свое правительство о высокопоставленном офицере вермахта, сообщившем сроки начала нападения на Бельгию, были перехвачены и расшифрованы службой радиоперехвата Министерства авиации. Канарис получил от Гитлера личный приказ разыскать предателя. Это и спасло заговорщиков.

Чего же хотел адмирал Канарис? Обиженный Гитлером, он думал о том, чтобы устранить от руководства