В этот час Тверская улица чиста, улыбчива и почти пустынна. С нее уже слетел загар ночи, уехали спать или в другие места ребята, набитые деньгами до такой степени, что даже область заповедной детскости, живущей в каждом человеке, где прячется, чтобы залечить ушибы, душа, была занята под хранилище. Солнце скользило на роликах лучей по вымытой поливальными машинами улице, и казалось, что сейчас, вот-вот, со стороны Тверского бульвара… Впрочем, слюни воспоминаний никогда и ни на что не действуют, а коррозия безнадежности, как главный признак увядания, в них повсеместна.

…Тверская улица в этот утренний, наполняющийся солнцем час была в полнейшем недоумении. Это недоумение явно проступало и на лицах ребят из патрульной службы. По середине улицы в сторону мэрии шли пятеро человек, и по ним было видно, что они шли не в мэрию, а кто его знает куда. Все пятеро курили большие сигары, запах от которых достиг ноздрей выглянувшего на шум швейцара гостиницы «Центральная», и тот одобрительно хмыкнул…

Лапин, Веточкин, Хромов, Миронов и прибившийся к ним по дороге житель Москвы Рудольф Агеев были пьяны в той степени, в какой все, включая пеший переход через Альпы, кажется пустяком. Они уже выпили водки «Вагнер» во внутреннем ресторане «Турандот» концерна «Сибмаш» и там же выпили две бутылки рижского бальзама, закусывая мясом по-французски в сырно-чесночном соусе, тем самым поставив точку в кредитоспособности Лапина. Следующим в «атаку» пошел Хромов и лихо расправился с возможностями своего бумажника, после того как в «Золушке» они съели под водку «Бестия» двух поросят, нафаршированных новорожденными цыплятами, сваренными в кумысе, и после того как Хромов раздал на чай, расставаясь во время этого процесса с мечтой о новенькой «девятке», аванс за которую он неосторожно прихватил с собой на встречу. Хромов по инерции продолжал раздавать на чай и после выхода из ресторана, а Лапин, Веточкин и Миронов думали, что он подает нищим, и укоряли его за гражданскую мягкотелость. Наконец Хромов сунул последнюю бумажку в руку высокому, худому и бледному старику с внешностью свергнутого императора, всю жизнь мечтавшего о том, чтобы его свергли.

— Спасибо, конечно, но заберите обратно, я не нуждаюсь в этом, — баритонально произнес старик, и по голосу стало ясно, что никакой он не старик.

— Ты кто, почему в гриме? — встрепенулся Хромов.

Друзья окружили псевдостарика и с неприятным для интересом стали рассматривать.

— Я Рудольф Агеев, артист, в данный момент вхожу в образ Ганса Христиана Андерсена, и отсель у меня такой вид, господа.

— О! Андерсен! — обрадовался смирившийся с преследующим его образом Лапин. — Пошли с нами. Мы не артисты, конечно, но пить умеем без всякой оглядки.

— Ну, если вы так желаете, господа, — не стал ломаться артист, — почему бы и нет?

Следующими на передовую вышли объединенные силы Веточкина и Миронова, при этом Миронов стал интеллигентничать, то есть попытался спасти свою наличность тем, что предложил купить и посидеть дома у кого-нибудь, но его не стали слушать, оборвали, и он, наступив на горло собственной интеллигентности, пошел в «атаку» вместе с Веточкиным и вместе с ним потерпел банкротство на шашлыках по-карски, водке «Слеза Рокфеллера» и стерляди по-британски в ресторане «Горгона Медуза».

Утро солнечного дня они встречали полными сил и здоровья. И если Веточкин, Лапин, Хромов и Миронов были готовы выдержать еще одни сутки такого напряженного ритма, то, судя по Рудольфу Агееву, он выдержал бы вдвое больше. Возле здания мэрии к ним подошли патрульные и попросили предъявить документы. Им предъявили, и патрульные с разочарованным негодованием отошли от них. В ходе проверки молодой сержант хотел заподозрить в чем-нибудь артиста, но Хромов, ткнув в артиста пальцем, сообщил сержанту:

— Это Рудольф Агеев, а ты лучше не зли меня.

— А… — Сержант равнодушно сплюнул на вымытый асфальт Тверской улицы.

На Красной площади друзья остановились и стали зевать. В пять часов утра человек или спит, или зевает, независимо от того, где он находится. Отзевавшись, они приступили к подсчету оставшегося резерва и обнаружили триста рублей. Агеев меланхолично сунул руку куда-то в глубь театрального реквизита и добыл еще одну бумажку. Четыреста рублей!

— Поехали на Чистопрудный бульвар, — вдруг оживился Хромов.

— А там что? — поинтересовался Миронов. — Дешевый ресторан?

— Там Стефан Искра, — коротко ответил Хромов.

Стефан Искра вел себя так, будто у него была многолетняя привычка каждое утро в шесть часов встречать загулявших представителей уголовного розыска, прокуратуры, ФСБ и московской богемы в одной компании. Он лишь благодушно хмыкнул при виде друзей, вложивших четыреста рублей в жидкую валюту, и широко распахнул двери, приветствуя Хромова вопросом:

— Явился?

Стефан Искра в шесть часов утра выглядел как спортсмен-юниор после легкой пробежки по сосновому бору.

— Да уж, — вздохнул начинающий уставать Хромов.

Вся компания, разбрасывая в стороны стеклянные брызги бутылочного моря, пробилась к столу и, расставив бутылки вокруг покосившегося компьютера с банкой из-под красной икры на нем, стала рассаживаться по мере своей изобретательности. Хромов, Лапин и Миронов сели на стулья. Веточкин рухнул на кушетку, а Рудольф Агеев горделиво воздвигся на большой жестянке из-под оливкового масла. Стефан Искра широко улыбнулся и, сняв со стола компьютер, сел на него.

— Министр внутренних дел, — сообщил Хромов, — так и сказал. Забудь об убийстве с отрывом головы и о странном приборе. Пусть этим ГРУ занимается, а ты жди повышения. Зачем вообще надо было огород городить?

— Ну да, — поддержал его Миронов. — Меня тоже послали куда подальше. Вернее, не меня, а прокурора города, а меня назначили. Так и сказали в Генпрокуратуре: забудь навсегда, Миронов, о сочинском убийстве, и ты прокурор города, а если вспомнишь хотя бы один раз, то к прокуратуре вообще не будешь иметь никакого отношения. Я и забыл.

— Так ты теперь прокурор? — обрадовался Лапин. — Надо выпить за это, а меня вот тоже сигарами наградили и даже сказочником Андерсеном титуловали.

— А я вообще не понимаю, о чем вы говорите, — произнес Веточкин и вдруг в недоумении огляделся. За ним замолчали и огляделись остальные, кроме Стефана Искры, начавшего пить водку. Рудольф Агеев, к удивлению присутствующих, исчез.

— Где артист? — задал в пространство вопрос Хромов.

— Артист? — усмехнулся в то же пространство Стефан Искра. — Это УЖАС вас сопровождая. Я же говорил, такое дело не раскрывается, не дадут. Раз оторвали голову приемом «короткое замыкание», значит, работал Солнечный убийца из группы телохранителей, то есть все по закону. Я не должен вам этого говорить, но говорю, а по вашим лицам понимаю, что вы болтать не будете. — Стефан выпил еще водки и расхохотался. — Но ведь как ловко покинул нас, ни одна бутылка не звякнула.

Капли определений никогда ничего не стоили в отношениях человека с человеком. Все имеет свою цену лишь во время оценивания, а дальше начинается лирика взаимовыгодных иллюзий…