– А вот здесь мы сойдем, – говорит гондольеру Поппи, и гондола замедляет ход у моста. – Мне надо немного вздремнуть. За ужином я продолжу свой рассказ о Рико.

– Ну уж нет! – Кузина не на шутку разозлилась, но я ее не виню. – Хватит с нас рассказов об этом двуличном говнюке! – Она скрещивает руки на груди. – Если ты и впрямь думаешь, что твой распрекрасный Рико после стольких лет вдруг объявится и сделает тебе предложение, то ты просто чокнутая старуха!

– Люси! – не выдерживаю я.

Но Поппи только качает головой:

– Похоже, Лучана, ты любишь сгущать краски.

– Ты обещала снять проклятие, – срывающимся от волнения голосом напоминаю я Поппи. – Люси тебе поверила. Она рассчитывает на тебя.

– Вот именно! – поддакивает кузина. – Вообще-то, я здесь только ради этого.

Поппи отмахивается:

– Тебе постоянно внушали то, во что ты должна верить. А что ты сама считаешь правдой? Подумай и реши: в этом настоящая сила.

Гондола останавливается.

– Тебе легко говорить, – возражает Люси. – Ты древнее всех пирамид на свете. А как же я? Мне еще всю жизнь предстоит страдать от этого проклятия.

Поппи похлопывает племянницу по щеке:

– Удивительно, правда? Мы изо всех сил стараемся соответствовать тому, что говорят о нас окружающие: как хорошему, так и плохому.

Люси затаскивает меня в первую попавшуюся тратторию. За одним из столиков компания стариков пьет пиво «Перони». Над стойкой висит телевизор с плоским экраном, и все не отрываясь смотрят футбольный матч. Болеют за свою городскую команду, оранжево-черно-зеленых.

– Вперед, Leoni Alati![29] – кричат старики, демонстрируя свою верность футбольному клубу «Венеция».

Мы садимся за столик, и Люси заказывает графин вина. С нашего места видно, как по вымощенной булыжником улочке удаляется от траттории хрупкая фигурка Поппи. Я понимаю, что по-хорошему надо бы догнать ее, проводить до отеля и уложить в постель. Этот город – настоящий лабиринт, бедняжка может заблудиться. Но я сейчас слишком зла на тетю. «Подумаешь, – говорю я себе, – старуха уже не первый раз в Венеции. Ничего с ней не случится».

Люси упирается локтями в стол и проводит пальцами по волосам:

– Что за фигня? Поппи развела нас, как лохушек?

Я задумчиво киваю:

– Похоже на то. Чем дальше, тем меньше я ей верю. Тетушка просто хочет оживить свои романтические воспоминания, вот и заманила нас сюда, чтобы у нее были благодарные слушательницы.

– Поппи совсем о гордости забыла. Этот жалкий урод закрутил с ней роман, хотя был помолвлен с другой, а она до сих пор все еще по нему сохнет.

Официант приносит вино. Пока он разливает его по бокалам, я рассказываю Люси историю, которую мне поведал дядя Дольфи. О том, что Поппи потеряла ребенка, а потом у нее был нервный срыв.

– Господи Иисусе! – Лучана поднимает бокал. – И она еще говорит, что никакого проклятия не существует?!

Я выжидаю, пока кузина не сделает большой глоток вина, и спрашиваю:

– А ты сама когда в него поверила?

Люси фиксирует взгляд на телевизоре. Крылатые львы проигрывают.

– Мне было восемь лет, – говорит она, и я вижу, как подрагивает жилка у нее на шее. – Да, черт побери, всего лишь восемь! Вот тогда мои родители и сказали мне, что я проклята. – Люси, не отрывая взгляда от телевизора, встряхивает головой. – В ту пору о проклятиях я знала только из сказок. Например, какая-нибудь дурочка должна спать годы напролет или же некто обречен вечно жить в шкуре зверя. Поэтому я страшно перепугалась и решила, что должна любой ценой выйти замуж и стать счастливой. – Люси наконец поворачивается и смотрит мне в глаза. – Дело было так. Мы с моей лучшей подружкой Джулией играли на улице в футбол. – Она улыбается. – Я притворилась, будто не слышу, как мама зовет меня: «Лю-си! Лю-си! Пора домой!» Даже в восемь лет я чувствовала, что это унизительно. Я же не какой-то там кокер-спаниель. Вот я ее и не послушалась. И чем дольше это продолжалось, тем больше она злилась: «Лучана Мария Фонтана, а ну немедленно иди домой!» Я думала, что она хочет усадить меня за пианино или заставить повторить танцевальные па, которые мы с ней разучивали. Мама очень злилась, когда я играла в футбол, считала, что это неподходящее занятие для девочки. Все твердила, что это игра исключительно для мальчишек, а мне надо держаться от них подальше. Я шепотом попросила Джулию помочь мне где-нибудь спрятаться. Она схватила меня за потную от страха руку, и мы побежали за ее дом. Нашли отличное укрытие в кустах у сарая и засели там, как два лягушонка.

Люси снова улыбается.

– Естественно, вскоре появилась Кэрол. Первое, что мы увидели: юбка в цветочек и розовые туфли-лодочки. Джулия закрыла мне рот грязной ладошкой, чтобы я не завизжала от страха. Так мы сидели в кустах, давились от смеха и смотрели, как мама ходит по двору и зовет: «Лучана? Лю-си?» А потом: бац! – и ветки куста раздвинулись, прямо как в фильме ужасов. Мы знали, что этим дело и закончится, но все равно завизжали и вцепились друг в дружку мертвой хваткой. Солнечный свет слепил глаза. А затем я увидела, что над нами нависла физиономия мамы, вся в красных пятнах. Никогда этого не забуду. Она была такой не от злости, скорее – она была в панике. Мама схватила меня за руку и рывком подняла на ноги. Она тащила меня через двор, а я все оглядывалась на Джулию. Моя подружка сидела в кустах и одними губами говорила: «Держись». А я, не знаю почему, одними губами отвечала: «Постараюсь».

Люси надолго прикладывается к бокалу с вином. А затем продолжает:

– В тот вечер, после того как отец пришел домой, они с мамой усадили меня на диван. Папа отослал Кармеллу из комнаты, так что я сразу догадалась, что разговор будет серьезный.

«Давай расскажи ей», – велела мама.

Голос у нее был слишком уж спокойный. Помню, я тогда еще подумала, что, наверное, кто-то умер. Или что мама с папой решили развестись, как родители Франчески Фальконе.

Папа, видно, решил не ходить вокруг да около и рубанул с плеча:

«Над тобой тяготеет фамильное проклятие».

Мама аж на месте подпрыгнула:

«Винни, ну разве так можно! – И посмотрела на меня. – Твой папа все правильно говорит. Но, amore[30], ты не волнуйся. Ты обязательно избавишься от этого проклятия».

У меня сердце так колотилось, что чуть из груди не выскакивало. Что еще за фамильное проклятие?

Папа встал с дивана, прошел в коридор, снял со стены старую семейную фотографию и принес обратно. Это фото было сделано в Италии сто лет назад. Я видела его тысячу раз, но никогда по-настоящему не разглядывала. Папа положил снимок на диван рядом со мной.