В конечном счете они составили широкое и высокоорганизованное сообщество автономных провинций, чьи политические и культурные центры располагались на новом, северовосточном побережье древних Фолклендских островов, в то время как варварские окраины включали большую часть Бразилии и Перу. Отсутствие серьезных разногласий между отдельными частями этой «империи» объяснялось отчасти врожденным миролюбивым нравом, а частично талантливой организацией. Эти воздействия были усилены весьма странной и мощной традицией космополитизма, или всеобщего единства человечества, рожденной в агонии распада перед самым возникновением Всемирного Государства и так запавшей в души людей, что она выжила как элемент мифа даже на протяжении Века Тьмы. И так сильна была эта традиция, что даже когда парусные корабли Патагонии добрались до удаленной Африки и Австралии и основали там колонии, эти новые сообщества оставались неразрывными со страной-матерью. И даже когда фактически нордическая культура с новых, находящихся в умеренном климате побережий Атлантики затмила древний центр, политическая гармония расы никогда не подвергалась опасности.

3. Культ юности

Жители Патагонии прошли через все духовные фазы, которые были известны и древним расам, но своим особым способом. У них была своя примитивная племенная религия, унаследованная из далекого прошлого и основанная на страхе перед силами природы. У них было и собственное монотеистическое олицетворение Силы как мстительного Создателя. Наиболее чтимым национальным героем был Богочеловек, положивший конец старой религии страха. У них также были свои фазы и в религиозных ритуалах, и свои фазы рационализма, и, с другой стороны, собственные фазы практической любознательности.

Наиболее важной для историка, старающегося понять их особый менталитет, является тема Богочеловека; как ни странно, она имеет сходство, хотя и заметно отличается, с подобными темами в более ранних культурах первых человеческих племен. Он представлялся как вечным юношей, так и мистическим сыном всех мужчин и женщин. Никоим образом не будучи Старшим Братом, он был Возлюбленным Дитя и, разумеется, олицетворял то положение, ту молодую силу и тот энтузиазм, которые, как полагали люди, ускользнули от них. Хотя сексуальный интерес этих людей был весьма слаб, родительские устремления были очень сильны. Но поклонение Возлюбленному Сыну не было просто родительским инстинктом; оно при этом выражало как личную тоску каждого по собственной утраченной юности, так и его смутное ощущение, что сама человеческая раса подвержена старению.

Предание гласило, что пророк на самом деле жил целый век, оставаясь цветущим юношей. Это был образ Ребенка, Отказавшегося Взрослеть. И такая сила воли, как говорили, была возможна для него потому, что слабая жизненная сила расы сконцентрировалась и усилилась в нем во многие миллионы раз. Потому что он был продуктом всей родительской страсти, которая только была или могла быть, и как таковой он был божественен. Он был главным образом Сыном Человека, но при этом он был Богом. Потому что Бог в этой религии был не первичным Создателем, а всего лишь продуктом человеческих усилий. Создатель являл вероломную жестокую силу, совершенно непреднамеренно порожденную существом весьма достойным, а не самим собой. Бог, существо всеобщего обожания, в свое время был вечным результатом человеческого труда, неизменно выполняемым обещанием того, что человек должен выполнить сам. Однако, хотя этот культ и был основан на желании обрести полное душевной молодости будущее, он же был и угрозой страха, временами почти определенного, что такое будущее вообще никогда не состоится, что раса обречена на старение и смерть, что дух никогда не сможет покорить распадающуюся плоть, а будет лишь угасать и исчезать. И только, как говорили, приняв к сердцу откровение Божественного Ребенка, человек мог надеяться избежать такой участи.

Такова была легенда. Она была достаточно поучительна, чтобы познавать реальность. Реальный индивидуум, на котором был основан этот миф о Возлюбленном Сыне, был явлением удивительным. Рожденный от родителей-пастухов среди Южных Анд, он стал знаменит прежде всего как предводитель романтического «движения молодых»; и этот ранний период его жизненного пути принес ему последователей. Он убеждал молодежь показать пример старикам, жить своей собственной жизнью, не связанной обычаями, наслаждаться, работать усердно, но быстро, быть почтительным к друзьям. Он проповедовал главным образом религиозный долг – сохранять молодость духа. Ни один человек, говорил он, не может состариться, если только всерьез не захочет сделать этого, достаточно всего лишь удерживать от спячки свою душу и держать свое сердце открытым всем молодящим воздействиям и закрытым для каждого порыва увядания. Наслаждение духом в духе, говорил он, является величайшим из восстановителей: оно воссоздает как любящего, так и возлюбленного. Достаточно, чтобы народ Патагонии оценивал каждую постороннюю красоту без всякой зависти, и раса людей вновь помолодеет. И миссия его все возрастающего Отряда Молодых была не чем иным, как омоложением человека.

Проповеди этого привлекательного учения способствовал факт, внешне напоминавший чудо. Этот проповедник оказался уникальным биологическим явлением среди жителей Патагонии. Когда у многих из его сверстников наблюдались признаки старения, он сохранял физическую молодость. Он обладал также и сексуальной энергией, которая казалась сверхъестественной для окружавших его людей. И поскольку сексуальные запреты были неведомы, он с таким пылом упражнялся в любовных утехах, что имел любовниц в каждом селении, и вскоре его потомство исчислялось сотнями. Его последователи старались изо всех сил быть достойными его в этом отношении, хотя и с меньшими успехами. Но проповедник сохранял не только физическую молодость. Он не потерял и поразительно молодую живость ума. Его сексуальная расточительность, хотя и поражавшая его сверстников, была в нем всего лишь контролируемыми всплесками избытка энергии. Она вовсе не истощала, а, наоборот, освежала его. Теперь же, однако, такой избыток уступил место более умеренной жизни, заполненной работой и размышлениями. Как раз в этот период он мысленно начал отделять себя от своих приятелей. К двадцати пяти годам, когда уже большинство жителей Патагонии глубоко погружаются в колею привычного ограниченного мышления, он все еще продолжал бороться с чередой наплывающих идей и стремительно набрасывался на неизведанное. Не достигнув еще и сорока лет и находясь в первозданной физической форме, он собрал все свои силы и посвятил себя тому, чтобы создать собственное тщательно обдуманное и вполне зрелое учение. Это учение, выражавшее его хорошо продуманный взгляд на существование, оказалось почти совершенно непонятным жителям Патагонии. Хотя в некотором смысле оно было отражением их собственной культуры, правда, на таком уровне жизненной энергии, которого когда-либо смогли бы достичь очень немногие из них.

Кульминация произошла, когда во время церемонии в главном храме столичного города, пока все верующие прихожане лежали в прострации перед ужасающим изображением Создателя, нестареющий пророк уверенным размашистым шагом подошел к алтарю, внимательно оглядел первые ряды прихожан, разразившись громкими раскатами смеха, звучно похлопал статую Бога и воскликнул: «Безобразный урод, я приветствую тебя! Не как всемогущего, а лишь как самого великого из всех шутов. Иметь такое лицо – и тем не менее получать за это всеобщий восторг и восхищение! Быть столь пустым – и, однако, столь же пугающим!» Мгновенно возникли сумятица и гвалт. Но таков был авторитет молодого богоподобного бунтаря, его уверенность и неожиданность и такова была его репутация сказочного Дитя, что, когда он повернулся к толпе, они замолчали и начали вслушиваться в его бранную речь.