– Что «Жильбер»?! – вскричала женщина.

И получила убийственный ответ:

– Твой сын – у меня… И время уже пошло…

Мадемуазель де Гримон потеряла счёт времени. В этой чёрной тишине не происходило ничего – не было ни звуков, ни запахов, не чувствовалось движения воздуха. Мрак затягивал, отуплял, забирал остатки воли. Поначалу Луиза пыталась двигаться, поддерживать силы – собиралась бороться, но потом сдалась. «Сколько мешков можно навьючить на осла, чтобы его хребет не сломался?» – вспомнилась услышанная в детстве загадка. Отец тогда затеял шутливое состязание в остроумии… Герцог Рауль умер, к счастью, не узнав о драматической судьбе своих детей, зато его дочь всю жизнь вспоминала ироничный вопрос и каждый раз думала, что это отнюдь не шутка.

«Моя ноша стала невыносимой, – честно сказала себе Луиза. – Больше не могу».

Её уделом остались этот подвал, оковы и воспоминания. Что ж, значит, так тому и быть. Если ты обречена, то уже никому ничего не должна. Что смогла – то сделала, и теперь свободна. Тот маленький кусочек бытия, что ещё остался, принадлежит только тебе. Луиза тихо лежала, смежив ресницы, а её душа улетала в прошлое – в короткие мгновения счастья.

Мама – черноглазая красавица. Как она была хороша! Все принимали герцогиню Беатрис за итальянку, хотя та родилась и выросла в Париже.

«А ведь в ней была какая-то первозданная страстность», – поняла вдруг Луиза.

Она никогда не думала так о собственной матери, ведь Беатрис ушла из жизни совсем молодой, когда её дочь была ещё девочкой, но сейчас взрослая, умудрённая жизнью Луиза смотрела на мать не снизу-вверх, а как на равную. Дочь и теперь не переставала ею восхищаться – Беатрис была настоящей, до кончиков ногтей леди, но при этом очаровательной кокеткой. Герцогиня крутила мужчинами с такой лёгкостью, что сама сбивалась со счёта, обсуждая с любимой горничной своих поклонников. Беатрис считала, что её дочка слишком мала, и не считала нужным придерживать язык в её присутствии.

«А любила ли мать отца?» – спросила себя Луиза.

Раньше это казалось само собой разумеющимся. Да и как могло быть иначе? Но ведь это воспоминания ребёнка, а вот взрослая женщина уже не знала ответа. Если кого-то любишь, разве станешь загибать пальцы, вспоминая свои победы над противоположным полом?.. Вот именно, что «если»! Луизе казалось, что любовь оставляет в жизни лишь одного-единственного мужчину, а все остальные перестают существовать. Да, они ходят вокруг, говорят, совершают какие-то поступки, но это уже другие мужчины – ненужные, а их внимание не вызывает ничего, кроме неудобства и тягостных мыслей.

«Наверно, я несправедлива, – попеняла себе Луиза. – Что я знаю о любви? У меня нет никакого опыта…»

Вновь вспомнилась ужасная сцена с начальником тюрьмы, но теперь воспоминание уже не обжигало, как раньше. В обмен на это совокупление они с Генриеттой получили жизнь. Это был честный обмен! Луиза никогда не жалела о том, что сделала, она и теперь поступила бы так же. Благополучие Генриетты стоило любых жертв.

Мадемуазель де Гримон знала, что выполняла свой долг как могла, а теперь в этой глухой темноте оставшиеся дни, а может, часы принадлежали только ей самой. Как белую голубку в небо, отпустила она своё сердце, и в её мечты пришёл Штерн.

Луизе очень нравилась эта короткая фамилия. Она так шла её владельцу. Штерн! Наверное, он был даже красив – высокий, остроглазый, с серебристой изморозью на висках, особенно яркой на фоне смоляной черноты надо лбом, но мадемуазель де Гримон даже не задумывалась об этом. Для неё имели значение лишь обаяние спокойной силы и надёжности, впервые встреченные ею в мужчине. Штерн был той самой «каменной стеной», за которой хотя бы раз в жизни хотела оказаться любая из женщин.

«Мне повезло, я прожила за этой стеной последние два года, – признала Луиза, – грешно хотеть большего!»

Но смирение уже не помогало. Она и впрямь хотела большего. Вернее сказать, в последние свои часы Луиза хотела получить всё. Хотя бы в мечтах.

Её любимое дело – швейная мастерская – родилось благодаря миледи, но его столь впечатляющий коммерческий успех стал заслугой Ивана Ивановича Штерна.

«Что я? Могу шить красивые платья. Но чтобы дело процветало, нужны ещё ум и хватка», – привычно размышляла Луиза.

Хорошо, что Штерн подставил ей своё надёжное плечо. Он ведь тогда спас мастерскую… А как ужасно все начиналось!

Память перенесла Луизу в тот осенний день тринадцатого года, когда Иван Иванович впервые появился в лондонском доме княгини Черкасской. Миледи часто рассказывала Луизе о своём поверенном. По её словам, выходило, что умнее и надёжнее Штерна нет человека на свете, но именно поверенный чуть было не убил княгиню. Штерн привёз ей известие о смерти мужа, и от столь сильного потрясения у бедняжки начались преждевременные роды. Каким чудом выжили тогда и роженица, и ребёнок, Луиза не понимала до сих пор. В памяти осталась лишь череда бесконечных дежурств у постели больной и постоянное отчаяние, ведь княгиня была единственным другом, встреченным Луизой в этой жизни.

Как же она тогда ненавидела Штерна, как винила его! Почему не промолчал? Можно было утаить страшную правду, сказать всё через пару месяцев, но поверенный этого не сделал. Луиза не хотела ни видеть Штерна, ни говорить с ним, но тот обратился к ней сам. Иван Иванович буднично предложил мадемуазель де Гримон свою помощь в мастерской. Луиза днями и ночами просиживала у постели мятущейся в лихорадке подруги и уже махнула рукой на своё выстраданное детище. Мастерская погибала. По большому счёту, у Луизы просто не было другого выбора, как передоверить дела Штерну. Пребывая в глубоком отчаянии, она и не догадывалась, что вытащила счастливый билет. Когда через месяц княгиня Екатерина пошла на поправку, а её верная сиделка смогла вернуться в свою мастерскую, всё уже было устроено. Штерн вёл дела с чётко выверенным размахом, а успехи мастериц превзошли всевозможные ожидания. Иван Иванович распределил работниц так, что каждая делала лишь то, что у неё получалось лучше всего. Самые толковые стали у Штерна мастерицами – теперь они отвечали за успех целой группы швей, и работа пошла быстрее. Но самым большим подарком оказалось снабжение – его взял на себя сам поверенный. В его контору в порту приходили лучшие ткани и меха со всего мира. Луизе оставалось лишь выбрать.

– Как не быть успешной с таким помощником? Да это просто невозможно! – прошептала она и сама поразилась хрипу своего голоса. Как у прокуренного матроса. Это всё от долгого молчания, нужно говорить вслух, пока язык не отсох от бездействия. Впрочем, говорить не хотелось. Лучше вспоминать…

Штерн научил Луизу бухгалтерии, помог разобраться с налогами, а с недавних пор ещё и фрахтовал суда для отправки платьев в Европу. Если уж рассуждать честно, то Луиза лишь шила, всё остальное делал Иван Иванович. Молча, не ожидая благодарности, он взял на себя все заботы. Мадемуазель де Гримон получила свою «каменную стену», но почему же ей хотелось большего?