class="p1">Наконец, я выделила один стеллаж, на полке которого стояли папки.

Может быть здесь!

«Опиюс» говорил, что папка тоненькая, белая.

Я бросилась к стеллажу, торопливо перебирая папки. Одним ухом я прислушивалась к звукам музыки из «зала», пока пальцы стремительно листали бумаги, не хуже, чем Велимир долбил клавиши фортепиано.

Эта?

Нет!

Или эта?

Я перебирала и перебирала.

Наконец, когда осталось всего три папки, я вытащила нужную.

Отлично!

И тут же похолодела от звука голоса:

— Что вы здесь делаете⁈

Глава 16

Я где-то читала, что в случае смертельной опасности мелкозубый опоссум, которого от страха парализует, падает набок словно замертво, язык у него при этом синеет и вываливается, а еще он выпускает особо зловонную струю.

Я набок падать не стала, язык и струю тоже удержать как-то смогла, но зато окаменела, словно статуя роденовского мыслителя.

— Что вы тут рыщете⁈ — с прорезавшимися истерическими нотками повторила Инна Станиславовна внезапно тонким от негодования голосом.

Это меня привело в себя и развернулась я к ней уже вполне спокойно:

— Как это что? Книгу ищу.

— Что?

— Ну, чтобы вам с Велимиром не мешать, я решила тихонечко почитать здесь, — заговорщицки подмигнула я ей и указала глазами на дверь.

Инна Станиславовна благодарно зарделась и я, ободрённая, нагло продолжила, не давая ей опомниться:

— Кстати, у вас «Гарри Поттер и философский камень» есть же? — обвела руками необъятные стеллажи я, — давно почитать хотела.

— Я не очень люблю философию, — растерялась та, — это какой век? У меня только Спиноза есть и Кант. И Фейербах еще… вроде.

— Жаль. Очень жаль, — искренне расстроилась я, и, уже даже не надеясь на положительный ответ, продолжила, — а что-нибудь из боярки или хотя бы реалРПГ?

— Ну… — не очень уверенно отозвалась Инна Станиславовна и покраснела. — «Борис Годунов» только есть, Пушкина… там о Смутном времени как раз.

— Увы, я читала, — вздохнула я, — а что-нибудь поновее? Кого-нибудь из топов АТ?

Инна Станиславовна отрицательно замотала головой, с явно озадаченным видом.

— Ясно, — вздохнула я, — тогда идите к Велимиру. Не бросайте его надолго одного, а я сама тут поищу что-нибудь интересненькое.

— Хорошо, — пискнула Инна Станиславовна.

— И вот еще что, — зловещим шепотом послала «контрольный» я, вспомнив «смотр невест» в доме у Шнайдеров, — только не вздумайте с ним обсуждать фугу Шнитке для фортепиано! Даже если он первый начнёт. Только не это!

— Почему? — побледнела Инна Станиславовна (видимо, как раз именно это она и собиралась с ним обсуждать весь вечер).

Убедительную причину я вот так на ходу придумать не смогла, поэтому напустила таинственный вид и трагическим шепотом сообщила:

— Это ужасная семейная тайна, понимаете?

Инна Станиславовна понимала.

— Вот когда станете членом семьи, сами всё узнаете!

Эта простая и желанная, словно Рио-де-Жанейро, мысль так ошеломила Инну Станиславовну, что она тотчас же радостным мотыльком выпорхнула из комнаты, а я осталась одна и уже спокойнее продолжила поиск заветной папки.

Задумываемся ли мы о том, как обычно чувствует себя старый архивный работник, часами тщетно роясь средь заваленных горами документов стеллажей и утопающих в папках полок в поисках заветной бумажки? Или замотанный вечными поисками делопроизводитель? Или бухгалтер накануне годового отчёта?

Вот так и я. Тихо матерясь сквозь зубы и поминая «опиюса» незлым тихим словом, но при этом чутко прислушиваясь к шагам в коридоре, я торопливо механически просматривала все папки. Пока результата не было.

Прошло минут сорок. И когда мне остались последние две полки на крайнем стеллаже, чутким ухом я услышала в коридоре шаги. И они приближались.

Я кабанчиком метнулась к заранее освобожденной от книжных завалов кушетке, уселась на нее и с внимательным видом уткнулась в первую попавшуюся книгу, которую я схватила из крайней стопки.

Дверь скрипнула, и я подняла глаза от книги — в комнату тихо скользнул Велимир.

— Когда мы уже пойдем домой? — трагическим шепотом спросил он и жалобно скривился.

— Я еще не закончила, — нахмурилась я, — а где она?

— Пошла «припудрить носик», — передёрнул плечами Велимир и добавил капризным голосом. — Я хочу домой!

— Попозже — цыкнула на него я.

— Ну я не могу больше! — сморщил лицо Велимир, и мне показалось, что он вот-вот разрыдается, — меня сейчас стошнит от нее…

— Тихо ты! — испугалась я, что Инна Станиславовна услышит.

— А что это ты читаешь? — присмотрелся к книге в моих руках Велимир, — Ого! «Основы радиолокации и накопители импульсных сигналов». Вот уж не знал, что ты любишь такое.

Я и сама не знала, просто схватила первую попавшуюся книгу, но что-то отвечать было надо же:

— Да, такая вот я разносторонняя личность, — заявила я важно, и, чтобы он не стал дальше докапываться, торопливо добавила. — Слушай, Велимир, постарайся обсудить с нею фугу Шнитке для фортепиано.

Вилимир пожал плечами и кивнул с видом мученика.

— А теперь иди давай к ней и постарайся занять ее еще хотя бы полчаса, — требовательно бросила напоследок я, — Давай-давай!

Велимир скорбно удалился, а я вернулась к оставшимся полкам.

Искомую папку я, как ни странно, нашла сразу же. Аккуратно заменила страничку и вернула все на место.

Ура!

Сделано!

А вот теперь можно и домой.

Потянувшись до хруста, и массируя затёкшую шею, я сложила стопки книг обратно на кушетку и пошла в «зал» безжалостно разгонять влюблённых голубков.

В звенящей тишине витало напряжение. Ромео и Джульетта сидели по обе стороны от стола, Велимир вяло ковырял мельхиоровой ложечкой торт, а Инна Станиславовна потерянно зависла над чашечкой с остывшим чаем.

— Что случилось? — решила взбодрить ребятишек я. — О! Тортик!

Моё появление явно оживило вечеринку, и Велимир сразу наябедничал:

— Инна Станиславовна категорически отказывается обсуждать фугу Шнитке для фортепиано. Я уже не знаю, что и делать!

Я перевела взгляд на Инну Станиславовну. Та сидела с непреклонным видом, скорбно поджав тонкие губы.

— Так, — сказала я, щедро зачерпнув крем ложечкой, — дайте мне три минуты, сейчас я доем свой кусочек, и мы идём домой: время позднее, а у Велимира завтра репетиция.

Над столом прошелестел общий вздох: явно облегчённый — Велимира и расстроенный — Инны Станиславовны.

Домой я добралась только в полвторого ночи. И это был полный капец. Сперва под косыми струями дождя я долго-долго ковыляла вслед за Велимиром, который тщетно пытался поймать такси. В тех местах, куда уличные фонари не доставали, было так темно, хоть глаз выколи. А когда ветер ненадолго разгонял тяжелые тучи, узкий месяц отражался в пенящейся от тяжёлых дождевых капель лужах. После нескольких неудачных попыток мы набрели на телефонную будку, откуда Велимир позвонил кому-то и некоторое время ругался в трубку. Наконец, за нами приехал белый «Москвич», за рулём которого сидел хмурый заспанный дядька, который и развёз нас по домам.

Но на этом мои ночные приключения не закончились — попасть в мой номер оказалось сложнее, чем подменить документы в квартире секретаря Терешковой или покорить Эверест.

Сперва дежурная администратор, толстая женщина с неубедительным пергидрольным пучком и мясистыми щеками отказывалась открывать дверь и пускать меня. Только-только я её уговорила (прощай червонец!), как почти та же история произошла у меня в номере. Гостиница-то была ведомственная, где вдобавок к незамысловатому сервису полагалось жить в комнатах по несколько человек. В моём номере нас было двое: я и упитанная дама из горисполкома. Звали ее Валентина Гаврильевна.

Сперва она долго не хотела открывать дверь. Затем ещё дольше возмущалась, что её разбудили и она теперь не уснёт.

Я молча вытерпела её претензии, переодела ночнушку, торопливо умылась, почистила зубы и с облегчением нырнула под одеяло. Чуть скрипнула кровать, и я вытащила из-под подушки подменённый листок и принялась читать. Пробежала глазами первые абзацы, но дочитать не успела — Валентина Гаврильевна опять зашипела:

— Тушите уже свет! Совсем совести нету! Два часа ночи!

Пришлось подчиниться.

Когда Валентина Гаврильевна захрапела, я не вытерпела, достала опять листок, на цыпочках подкралась к двери, отперла и в полоске света принялась дочитывать.

Утро, как и моё настроение, было угрюмым, наполненным тусклым сероватым светом. Я открыла форточку и внутрь ворвался сырой, насыщенный дождевой влагой, воздух и сдержанный перестук бьющихся об стекло капель дождя.

— Форточку закройте, Лидия Степановна! — недовольно рявкнула Валентина Гаврильевна, нервно снимая бигуди перед зеркалом. — Холодно же!

Я была с ней не согласна, но подчинилась. Не хотела нарываться