Казбек Асланович ошибся в своих предсказаниях во всем. У моей мамы родился не сын, а дочь. И мне не передались ее таланты ни в малейшей степени. Я не стреляю, не играю в шахматы, не завораживаю одним взглядом и не отрезаю волосы. Я совсем не смелая, а даже трусливая. Я стала писать, как бабушка. Я не перебираю женихов и рано вышла замуж. И живу с одним мужем уже двадцать лет. Хочу прожить еще как минимум столько же. Я готовлю, натираю полы и могу несколько часов посвятить выбору сковородки. Умею шить, вязать, доить, выбирать мясо на рынке, силиконить ванную, выкладывать винтовую лестницу, прибивать, штукатурить и вязать крючком. Умею делать отвары и варить сыр. Мама считает, что я скучная, серая и неинтересная, ограниченная примитивной тематикой – дом, муж, дети. Я не спешу ее переубеждать, потому что действительно такая. У меня узкий угол обзора.

Роман, кстати, в будущем действительно стал главным экономистом в горсовете. Женился поздно, почти в тридцать пять, когда вся семья уже и надежду потеряла и все завидные невесты получили решительный отказ. Роман выбрал в жены обычную русскую девушку – «туристку», которая случайно оказалась в тех местах. Девушка потом стала работать в городской газете, и Роман жалел только об одном – что она не успела познакомиться с моей бабушкой, лучшим журналистом в республике. Брак, надо признать, был на редкость счастливым. Девушка родила ему двоих детей – мальчика и девочку, которым Роман читал по вечерам книги и пытался привить любовь к литературе и творчеству…

А тогда Роман застрял за празднично накрытым столом, мама же застыла в самом центре коровника, на, можно сказать, перекрестке. Назад пути нет – дверь захлопнулась. До следующей дойки – пять часов. Впереди имелся просвет, но нужно было пройти еще половину коровника между коровами. Но одна из них вдруг рогами проломила деревянное заграждение. Нет, из загона она не вышла, хотя и могла. Ольга сначала стояла на перепутье, потом сидела, потом легла на деревянный помост. Она не могла выйти. Ей было так страшно, как никогда в жизни. Коровы мычали, стонали, бились о заграждения.

Позже выяснилось, что в этот день им сделали прививки, чем и объяснялось агрессивное поведение. Надо отметить, что председатель совхоза прививки не подстраивал, так уж совпало. И доярки вовсе не запирали дверь, а лишь прикрыли. То есть маму никто нигде не запирал. Из коровника на руках ее вынес Роман. Бережно уложил в машину. Отказался от бидона парного молока и приглашения приехать еще раз, не по долгу службы, так сказать. Роман суетился над мамой, которая была ни жива ни мертва от страха. Она прижималась к Роману, как к спасителю, и тот млел от счастья.

– Ничего, она очухается и покажет свое настоящее лицо. Он вернется, – сказал председатель совхоза, провожая редакционный «уазик».

– Он так ее любит, как никакую другую девушку не будет любить, – сказала жена председателя совхоза.

– Какая разница, кого он любит? Женится он на другой. И пусть этой другой будет наша дочь.

– Ты тоже любил другую, а женился на мне? – спросила жена.

– Да, и не жалею, – ответил председатель совхоза.

Русская девушка принялась бы выяснять отношения – это в кого это был влюблен муж? Кого до сих пор хранит в сердце? Но осетинские женщины страдают молча. Тем более что жена председателя все знала заранее – сообщили родственницы. Своего рода это тоже счастье – знать все про своего мужа заранее. Про то, чем переболел в детстве, в кого был влюблен в шестом классе, кому назначал свидания на берегу реки. Сейчас есть соцсети, тогда были соседки, дальние родственницы, которые при желании могли припомнить все.

Я прекрасно помню, как спрашивала свою будущую свекровь о наличии или отсутствии наследственных заболеваний. И она чуть ли не в обмороке лежала, считая, что я перешла грань дозволенного. Но для меня это считалось нормальным. Никто не выходил замуж и не женился, пока не узнавал, кто чем болел до седьмого колена. Никто не делал скрининги, анализы ДНК и прочие исследования – тогда их просто не существовало. Но еще до заключения договора о браке родственники будущих молодоженов собирали полную информацию. Именно поэтому моя мама слыла завидной невестой, хотя и считалась незаконнорожденной. Ее биологический отец был князем из знатного уважаемого рода. А я была внучкой князя из знатного рода, поэтому ко мне сватались чуть ли не с рождения.

Тогда же бабушка, конечно, устроила маме скандал за сорванный репортаж. А все село получило новый повод для шуток. Где бы ни появлялась мама, ей обязательно кричали: «Ольга, приходи к нам, мы тебе молочка нальем, парного».

Чтобы как-то реабилитировать дочь перед всем селом, бабушка нашла ей новое задание, в котором не было никаких домашних животных.

В районе, а бабушкина газета считалась районной, а не сельской, объявили указание партии и правительства – сдавать кровь в больницы. О почетных донорах писали заметки, делали репортажи с портретами, выделяли путевки в пансионаты и льготные места в институте. За сдачу крови полагались горячий обед, стакан кагора и отгул. Мама тут же согласилась сдавать кровь чуть ли не каждый день, чтобы не появляться в редакции. Бабушка велела ей не только сдать кровь, но и написать о том, кому эта кровь понадобится, взять интервью у медсестер, у других доноров и благодарных пациентов, которые выжили благодаря переливанию.

Бабушка заявила, что Роман останется в редакции, хотя он и кричал, что у него редкая группа крови, которой он готов поделиться. Никаких подстраховок. Пусть ее дочь выполнит ответственное задание сама. И мама отправилась в городскую больницу для выполнения высокой миссии. Кровь она сдала. Горячий обед съела. Выпила стакан кагора. Взяла интервью у медсестры. Вышла на крыльцо, где благополучно упала в обморок.

На ней была летняя панамка, которая при падении свалилась на землю. При этом даже платье не задралось. Пока мама лежала в обмороке, ей в панамку накидали мелочи, еды, несколько бумажных купюр. Дали даже больше, чем нищенке, которая всегда сидела у ворот больницы. Собственно, профессиональная нищенка и подняла на ноги врачей. Сначала она переругивалась с соседкой, которая улеглась на ступеньках, да так удачно, что собирала все подаяние. Потом стала ей угрожать. И только потом подошла и увидела, что девушка совсем белая, совсем холодная, несмотря на жару, и почти совсем мертвая. Все это заняло минут пять, не больше. Нищенка, знавшая весь персонал больницы, включая главврача, добежала до его кабинета и заставила выйти на ступени. Мама была уже не белая, а синяя. Ее быстро погрузили на носилки и перенесли в палату. Когда она очнулась, то увидела над собой грязное лицо нищенки. После чего снова отключилась. Профессиональная побирушка обшарила карманы маминого сарафана и нашла редакционное удостоверение. После чего снова вызвала главврача, суя ему под нос удостоверение, настояла на капельнице и даже продиктовала состав препаратов, которые нужно ввести внутривенно. Главврач с ужасом уставился на нищенку, которую видел на ступенях больницы каждый день, каждый день собирался ее прогнать, но не решался. Женщина была деликатной, вежливой и нравилась посетителям – она всегда молилась за здравие, если ей давали деньги именно на это. Она разговаривала с родственниками больных, и те уходили со двора спокойными.