– Давайте посмотрим.

Следующая комната была даже меньше предыдущей, служила когда-то кабинетом или гостиной, но теперь была превращена в кладовую. Один из ставней был сломан, а из кресла с рваной красной бархатной обивкой лез конский волос. Креслом, надо полагать, подоткнули отваливающийся ставень.

Высокий бронзовый подсвечник красовался на украшенном замысловатой резьбой громоздком буфете, набитом фарфоровыми фигурками, среди которых не было ни одной целой: у кого нос отбит, у кого руки не хватает. Сам буфет, к слову сказать, находился в превосходном состоянии. Маркус распахнул одну дверцу и увидел целую батарею выдвижных ящиков. Каждый был снабжен замком с личинкой для ключа. Он потянул один из ящиков, но тот оказался заперт.

– Как вы думаете, где могут быть ключи?

– Не знаю. Вероятно, они потерялись еще в прошлом веке.

– Не представляю, почему мисс Франклин ни разу не сообщила о потерянных ключах или сломанном ставне. Я бы выделил необходимые средства, для того чтобы все привести в порядок. – Кэт любовалась украшавшей один из выдвижных ящиков искусно вырезанной фигуркой кошки, которая так реалистично нежилась на «подоконнике».

– Похоже, мисс Франклин не хотела создавать вам лишних проблем. Вплоть до своего скоропалительного замужества она вела себя скромно и тихо.

– Я должен проследить, чтобы дом привели в порядок и снаружи, и изнутри, до того как он будет заселен, – произнес Маркус, стряхивая пыль с ладоней. – Решение осмотреть дом оказалась как нельзя кстати. Надеюсь, последняя комната будет в лучшем состоянии.

– Возможно, как раз наоборот, – промолвила Кэт, выходя на лестничную площадку. – Кто знает, когда в последний раз открывали эту дверь?

Разумеется, мысль, что предстоит увидеть свидетельства тлена и запустения, пропитанные вонью мышиных экскрементов, заставила Маркуса почувствовать тошноту и головокружение. Он с силой толкнул дверь.

– Какая прелесть! – с благоговейным восторгом воскликнула Кэт.

Комната была размером как две предыдущие, вместе взятые, и была в идеальном состоянии, словно Изабелла и поныне жила там, и лишь на пару минут покинула ее. Но, наверное, так ему почудилось из-за скудного освещения. Маркус шагнул к окну, чтобы распахнуть ставни.

– Смотрите, Изабелла!

На мгновение Маркусу показалось, будто он умер или сошел с ума. Оглянувшись, он увидел залитый светом парадный портрет девушки, одетой в платье по моде начала XVII века. Белая ткань платья была густо расшита синими и красными цветами на золотых причудливо закрученных стеблях. В круглом вырезе лифа лишь едва угадывались очертания груди. Но куда больше, чем грудь Изабеллы, внимание Маркуса привлекло ее лицо: лицо, обрамленное кружевным воротником и роскошными рыжими волосами. Высокий гладкий лоб, полуулыбка, зеленые глаза… Она была красивой и юной. И очень счастливой. Вероятно, портрет был написан до ее встречи с его недоброй памяти предком.

И еще Изабелла показалась ему такой странно знакомой… Маркус перевел взгляд с портрета на мисс Хаттинг:

– Вы на нее похожи.

– Правда? – Склонив голову, она изучала картину. – Нет, разве что волосы и глаза. – Кэт ошибалась. Сходство было поразительное, хотя, пожалуй, подбородок у мисс Хаттинг был потверже и выражение лица более решительное.

Маркус вновь посмотрел на портрет и нахмурился. Изабелла была хороша собой, это верно, но назвать ее редкой красавицей даже у него язык не повернулся бы. В Англии немало хорошеньких девушек, так что у третьего герцога Харта выбор был. Притом, что Маркус верил в проклятие, он не верил в привороты, любовное зелье, ведьм и прочую ерунду. Так какого же черта герцог обесчестил себя и навлек проклятие на весь свой род ради вот этой обычной девушки?

На данный вопрос ответ до сих пор не найден.

– Мне нравится комната. – Кэт утратила всякий интерес к картине. Теперь ее занимал интерьер. – Не понимаю, отчего мисс Франклин не сделала эту комнату своей спальней.

Наверное, мисс Франклин эта комната внушала то же странное гнетущее чувство, что Маркус испытывал, находясь тут. Стены были обшиты панелями из темного дуба, и лишь каркас из более светлого дерева слегка разбавлял общее мрачное впечатление. Впрочем, тоска Маркуса могла быть вызвана не столько цветом стен, сколько сознанием того, что здесь берут начало все его беды. Тут было украдено его будущее. На этой самой кровати. Кровать была сделана из того же темного дуба, что и панели на стенах, с резными столбами по углам и темно-красным балдахином. А посреди кровати на покрывале сидела Поппи и тщательно вылизывала у себя под хвостом.

Если я здесь поселюсь, думала Кэт, то сделаю эту комнату своей спальней. Она гораздо больше и приятнее, чем та, первая комната, и выходит окнами в сад. А может, кровать тут неудобная? И потому мисс Франклин ее не выбрала? Кэт присела на кровать, чтобы проверить, насколько удобен матрас, и Поппи с неприязнью посмотрела на нее.

Так, может, все дело в кошке? Поппи наложила лапу на эту комнату, а мисс Франклин постеснялась разобраться с кошкой по-свойски. С ней у Поппи этот номер не пройдет. Для кошки она устроит удобное место где-нибудь еще. И если матрас необходимо заменить, то герцог ей в этом не откажет, верно? Он ведь пообещал, что займется ремонтом.

Герцог вглядывался в портрет Изабеллы Дорринг и хмурился.

Когда сюда придут рабочие, Кэт попросит их перенести картину в другое место. Наверное, было бы негуманно сжечь его, хотя именно это Кэт больше всего и хотелось сделать, однако запереть картину в какую-нибудь темную кладовку она имеет полное право. Кэт не желала бы спать в комнате, где со стены на нее будет смотреть Изабелла Дорринг.

Кэт неохотно взглянула на картину. Да, надо признать, некое семейное сходство присутствовало.

– Мне она представляется слишком избалованной, – заявила Кэт.

Маркус поднял голову. Между бровями у него пролегла глубокая борозда.

– Что вы имеете в виду?

– Изабелла была единственным ребенком богатого торговца. Скорее всего она ни в чем не знала отказа. А когда захотела присвоить себе вашего предка, то и мысли не допускала, что он может ей не достаться. – Проклятие действительно слишком жестокая кара за грех, совершенный не тобой двести лет назад.

– Изабелла была юной девушкой, а третий герцог был не обделен ни богатством, ни властью. И вина за то, что случилось, лежит на нем. И вам меня не переубедить.

Какие же все-таки эти мужчины узколобые!

– К тому времени Изабелле исполнилось двадцать четыре. Мы с ней одногодки. Ее не назовешь юной, вы не находите?

– Ну да, двадцать четыре – это уже старуха, – усмехнулся Маркус.

Как же он злил ее своей тупостью!

– Я убеждена, что Изабелле было прекрасно известно, как именно завладеть вниманием герцога. Женщинам свойственно лукавство.