— Простите, я хочу, чтобы вы меня выслушали. Я хочу сказать…

— Могу себе представить, что вы хотите сказать. Я безнадежно отстала от века и не в курсе того, что прогресс шагнул далеко вперед, не так ли?

Майкл облегченно вздохнул.

— То, что подоплекой всех болезней являются проблемы психического характера, — общеизвестный факт. Однако, несмотря на впечатляющие научно-технические достижения, первопричина их возникновения науке до сих пор неизвестна. Все болезни — от нервов. Многие кожные заболевания, к примеру, являются внешним проявлением стресса. Давайте попробуем с вами рассмотреть болезнь сестры Гидеон в этом свете. Она не может или не желает сделать это сама. Мне необходимо выяснить, нет ли в ее жизни, окружении чего-то, что помогло бы размотать этот запутанный клубок. Может быть, ее сознание погружено в прошлое и она вновь переживает какой-то отрицательный опыт своей жизни? Если удастся найти ключ к отгадке, это позволит нам правильно подобрать лечение, психиатрическое в том числе.

Он коснулся синей папки.

— Из отчета о ее вступлении в орден следует, что она была непростым ребенком, когда поступила в школу. Я знаю, она пережила смерть матери, и в этом, возможно, и следовало бы искать причину. Но сейчас она говорит о ее смерти довольно спокойно. Я убежден, причина ее болезни в другом. И сдается мне, вам она известна.

Его жесткий взгляд наткнулся на решительно поднятый подбородок, упрямо сжатые губы, и тут его озарило: нужно сменить тактику, и он решился пойти на хитрость.

— Разве что… — осторожно добавил он. — Простите, я понимаю, возраст берет свое, иногда подводит память.

Долгое молчание было нарушено послушницей, которая принесла поднос и поставила между ними. Свежеприготовленный кофе в маленьком кофейнике с ситечком, тарелка с шоколадными и имбирными печеньями. В порыве внезапной смены настроения пожилая монахиня адресовала ему очаровательную улыбку.

Когда матушка Джозеф возобновила разговор, ее голос звучал так, словно кто угодно, только не она, только что ответила ему категорическим отказом. Ее рассказ начинался откуда-то с середины.

— Понимаете ли, никто из нас не знал всех подробностей этой истории. Появление девочки в монастыре было окутано тайной, мы знали только то, что нам было позволено знать. Епископ лично занимался этим делом. Многое из того, что было ему известно, он унес с собой в могилу. Он был очень хорошим человеком. — Она осенила себя крестным знамением и печально вздохнула. — Как сейчас помню, тогда я еще подумала, насколько эта неприятная история состарила его. Видите ли, он переживал ее в себе.

— Что за неприятная история?

— Да вся эта суета вокруг семьи девочки. Сама не знаю, отчего он принял ее беду так близко к сердцу. Так или иначе, ее отец был грешным человеком, надеюсь, вы меня понимаете. Путался с другими женщинами. Поэтому-то его жена, бедняжка, и наложила на себя руки. Господи, упокой ее душу. Когда девочка впервые пришла к нам, она была в таком отчаянии, что я серьезно опасалась за ее рассудок. Она не могла спать, ее нельзя было оставить в темноте одну даже в общей спальне с пятью другими воспитанницами. Она просыпалась от жутких кошмаров, тряслась всем своим телом, словно маленький зверек, и корчилась в конвульсиях. Мне было больно на нее смотреть. — Матушка Джозеф отвернулась и тихо добавила: — Она была для меня больше чем просто воспитанница. Я знаю, по отношению ко мне она испытывала те же самые чувства. Никого, кроме меня, она не хотела видеть. Днем, в школе, она выглядела абсолютно благополучным ребенком. Она ни с кем не водила дружбы, правда, но другие девочки проявляли к ней благожелательность. Если бы не эти чудовищные видения… — Она сцепила дрожащие пальцы на коленях, чтобы унять смятение. — Понимаете, это были совсем не детские сны. Они были настолько дикими, что я не могу без содрогания о них вспоминать. — От переживаний ее лицо побледнело, на щеках выступили пунцовые пятна. — Она никогда не рассказывала о них. — Она пыталась придать голосу спокойное звучание. — Словно они несли в себе такую опасность, что о них нельзя было даже говорить вслух. Когда она просыпалась, она ничего не говорила. Даже не плакала. Она просто брала мою руку и прикладывала ко лбу, будто, — в ее усмешке смешались удивление и горечь, — будто это была не моя рука, а чудодейственный бальзам на ее душевные раны. Вы знаете, как обстояли дела с преподаванием в монастырских школах всего лишь несколько лет назад, тесные эмоциональные контакты с воспитанницами не поощрялись. Но эта девочка переживала тяжелый кризис. Она нуждалась в помощи. Она глубоко тронула мое сердце.

Она замолчала. Майкл посмотрел в усталые глаза этой немало повидавшей на своем веку женщины.

— Что же произошло?

— Она прошла через круги ада и осталась жива. Милостью Божией. Прошло время, ей удалось оправиться после… — он уловил короткое колебание, — смерти матери. Кошмары стали отступать, хотя я не думаю, что они прекратились совсем. Повзрослев, лет в четырнадцать-пятнадцать, она научилась справляться с ними. Ей было позволено вставать среди ночи, сидеть на кухне, пить чай и играть с кошками. Бедное дитя! — Тыльной стороной ладони она смахнула слезу, но тут же на веснушчатой коже заблестела другая. — Бедная неприкаянная маленькая душа!

Майкл точно наяву увидел маленькую босоногую девчушку, одну в огромной холодной кухне, с кошкой на руках.

— Что это были за видения? Вы помните?

Она, несомненно, помнила, Майкл мог и не спрашивать. Она душой прикипела к этому покинутому всеми ребенку, утешала, как могла, сколько ночей провела с ней — не счесть. Даже по прошествии всех этих лет, на закате своей жизни, все, что касалось девочки, она помнила с необыкновенной ясностью. Такие кошмары, от которых волосы вставали дыбом и по спине ползли противные мурашки, не скоро забудешь.

— Боюсь, что не припоминаю, — заявила она без тени смущения.

Майкл знал, что она бессовестно лжет.

— Очень жаль. — Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие и не показать, что она разбивает его последние надежды. — Это могло бы нам помочь.

Она нахмурилась.

— Я в самом деле не думаю, что мне следует ворошить прошлое. Епископ запретил нам обсуждать эту историю, сказав, что ее и так жизнь сурово накажет и что мы не должны осуждать ее. Нам оставалось лишь молиться за спасение ее души. Ни под каким предлогом мы не должны были заговаривать о ней о ее прошлом.

Майкл был совершенно сбит с толку.

— Молиться за спасение ее души, вы сказали? За что же Сара будет сурово наказана?

Старая монахиня вонзила в него раздраженный взгляд и подскочила на месте.

— Да не Сара. — Злясь на его несообразительность, она впервые употребила имя девочки. — Не Сара. Ее сестра.

— Сестра?

Матушка Джозеф впала в задумчивость. Мысли старой женщины бродили по лабиринтам памяти, сейчас лучше ей не мешать.

— В новой семье ее отца растут двое сыновей, братья-близнецы. Никаких упоминаний о сестре. Это важная деталь, она не могла просто так ускользнуть от внимания. В деле об этом ничего не сказано.