Подруг она нашла не сразу — лишь по тихим сдавленным звукам рыданий поняла, куда они спрятались. Катя сидела в ступоре, стиснув дрожащие руки, и раскачивалась вперед-назад, вперед-назад, жутко, словно болванчик. Ее безжизненный взгляд был направлен куда-то в пространство. Рядом, обнимая ее за колени, билась в мелкой истерике Соня, зажимая рот кулаком. Варвара в ужасе рассматривала разодранное платье, ободранные локти и ссадины на лице подруги. И ни одной слезинки. Варя бросилась к подругам, лепеча что-то бессвязное, отчетливо понимая — случилось страшное, непоправимое, что простыми словами не склеишь.

Не сразу Соня смогла говорить. Поминутно срываясь на сухие рыдания, она путано и бестолково роняла обрывки фраз, что сплетались в кошмарную историю. Потухшая Катя молчала до самого приюта.

Девочки, потерявшие Варю в толпе, долго пытались ее найти. Но, осознав тщетность своих поисков, махнули рукой и включились в общее веселье. Ну что может случиться плохого в средоточии всеобщего счастья! Под утро, когда до рассвета было еще далеко, но темнота уже сменилась плотными сумерками, девочки заблудились. Они наугад шли по какой-то узкой извилистой улице, насквозь пропахшей рвотой и мочой, когда из неприметной дверцы вывалился вдребезги пьяный парень, одетый в шикарный бархатный камзол. Кто знает, зачем он вышел, нужду ли справить или просто подышать. Но не сообразили девочки развернуться и убежать от пьяного, непредсказуемого типа. Торопливо попытались просочиться мимо, да не успели. Захмелевший мужчина загоготал и схватил Соню, тут же принимаясь лапать хрупкую девушку потными руками, задирать платье и слюнявить ей шею. Катя бросилась на негодяя, визжа и вопя от ужаса. Но никто не вышел на крики о помощи. А они отчаянно дрались с неожиданно сильным и грубым подонком. Соня кусалась и царапалась, Катя била и толкала его, пытаясь вырвать из рук пьяницы свою подругу. Никто из девочек так и не понял, что произошло. В какой-то тягучий момент он вдруг неловко упал, попав прямо головой на выступающий угол каменного цоколя. Раздался чавкающий, хрустящий, тошнотворный звук, и мужчина замолк.

— Мы его убили, понимаешь? Убили, — тихо и страшно выла Соня, до крови кусающая руки.

И Варвара не знала, что больше ее пугало — тихие завывания Сони или молчаливое раскачивание Кати. В состоянии тяжелого отупения она тихо принесла их одежду, терпеливо переодела подруг и себя. Собрала узелки, взяла девочек за руки и увела прочь. Прочь от доброго Власа, прочь от нарядной столицы, прочь от ужасного события, спрятанного на время в узкой улице. Подруги, мало что соображающие, послушно шли за ней до самого вечера, до самых кровавых мозолей, до дикой усталости, от которой мушки плясали перед глазами.

Девочки добрались обратно до монастыря через несколько дней. То шли пешком, то ехали на попутных автобусах. Шестнадцатилетняя Варя твердыми руками держала обеих подруг и вела в единственное место, где их могли выслушать.

Мамика их ждала, словно чуяла, что они вернутся. Скрывала, как могла, от попечительского совета их побег, сказав, что девочки в больнице. Варвара едва только увидела доброе лицо любимой воспитательницы, так сразу свалилась без сил. Долгую неделю она пролежала в бреду в той самой больнице, где, по бумагам, оказалась двумя неделями ранее. Сестра Марины Кирилловны, работающая там, без слов укрыла возвратившихся девочек и написала каждой убедительную историю болезни, словно никуда и не ездили подруги, словно пролежали они там целых три недели, тяжело болеющие, укрытые в отдельном боксе. Всего несколько человек знали причину такого вынужденного обмана. И никто даже ни на секунду не подумал, что Кате и Соне стоило сдаться страже, ведь они, по сути, не виноваты. Нарядный юноша в бархатном камзоле, навсегда уснувший в том переулке, оказался сыном известного промышленника. Громкое убийство студента двумя рыжими девицами, вероятно, легкого поведения, гремело на всю страну. Даже свидетели обнаружились.

Варя очнулась через неделю после возвращения. Они ничего не обсуждали и никогда на эту тему больше не разговаривали. Крепко-накрепко держались за свое алиби, навсегда вычеркнув из памяти тот визит в столицу. Неизменное «болели, лежали в больнице» на любые вопросы, затрагивающие даже косвенно этот момент времени. Никто тогда так и не пришел, и ни о чем не спрашивал.

Если в первый час я ощущала себя принцессой из сказки, то к обеду восторг поутих, уступив место ровной усталости. Казалось бы, вот тебе и принц, нежно держащий за руку, и наряды, от которых захватывает дух. Туфли в коробках дожидаются, украшения скоро принесут. А радоваться не получалось. Наверно, от понимания, что это все не взаправду и не навсегда. Фальшивая сказка.

И девушка, отражающаяся в зеркале, была словно не мной. Отчего-то моложе и как будто даже красивее. Стройная, с хорошей осанкой, в зеленом платье с глубоким квадратным вырезом. Ханна-Мэй встала рядом и кивнула с довольной улыбкой. Она удивительная женщина, ураган, закрутивший меня с раннего утра. Не успела я позавтракать, как в комнату вкатили четыре стойки с одеждой. Каждый предмет, который снимала херрина и предлагала мне примерить, поражал изысканностью и уместностью во дворце. Я даже не сразу поняла, что эта великолепная подборка еще и сидела на мне идеально. С каким удовольствием я бы оставила себе все! И не важно, что не успею даже по одному разу надеть. Но непреклонная Ханна-Мэй по одной ей ведомому принципу отметала почти каждую вещь.

Вначале я, конечно, стеснялась. Сложно ощущать себя уверенно, стоя в одном белье перед безупречной женщиной с придирчивым взглядом. Даже когда понимаешь важность и необходимость происходящего процесса. С трудом представляю, чего стоило в такие краткие сроки организовать примерку не просто «всего подряд», а действительно изумительных вещей. Но мудрая херрина не позволила моей скованности помешать примерке: она незаметными и простыми словами избавила меня от ненужных комплексов. Обволакивающие комплименты: «Посмотри, какой правильный цвет у этого платья, с ним твои глаза сияют. Этот костюм оставляем, он подчеркивает твою тонкую талию». Ласковые руки, незаметно раз за разом расправляющие мои плечи. Вскоре я уже видела в зеркале роскошную диву, которой все наряды к лицу.

Последнее, что я примерила, — облегающий вечерний наряд цвета бургунди из тафты и шелка. И вдруг почувствовала себя собой, а не улучшенной версией, что натянуто улыбалась мне все утро из зеркала. А настоящей, той, которой всю жизнь росла. И даже строгая, сдержанная Ханна-Мэй вдруг улыбнулась и сказала мне:

— Вы прекрасны, Варвара!

Я счастливо рассмеялась, едва сдерживая порыв закружиться в танце. Это платье просто создано для меня. Оказывается, я боялась потеряться во всем этом непривычном великолепии! Тряхнула головой и как можно веселее поинтересовалась: