Джексон припарковался перед домом. Деревянные жалюзи в гостиной были подняты, и он разглядел обстановку: книжные шкафы до самого потолка, пальмы в горшках, большие диваны — не шикарно, но со вкусом, наверное, университетская братия. Улица была запружена огромными внедорожниками среднеклассовых мамаш, с неизменными наклейками «Ребенок в машине» и «Младенец в машине» на заднем стекле. Джексон закурил и включил «Старый добрый мир» Люсинды Уильямс[49]в качестве противоядия. К стойке ворот были привязаны воздушные шарики, указывая, что дом en fete.[50]Из сада за домом раздались пронзительные девчачьи вопли, как будто кричала страшная доисторическая птица. Внедорожники пустовали, все гости были в доме, но Джексон решил остаться в машине. Он не испытывал ни малейшего желания очутиться в толпе мамаш и в очередной раз столкнуться с назойливым женским любопытством.

Он полистал пару досье из кипы, что взял у Тео. Та комната — про себя он ее теперь называл «штаб расследования» — не была комнатой Лоры. Спальня дочери Тео располагалась в глубине дома и окнами выходила в сад. Джексон в какой-то мере ожидал, что там все законсервировано с того дня, как Лора вышла из дому в последний раз, — он бывал в подобных мавзолеях, с каждым годом все более унылых и блеклых, — но, к его удивлению, в комнате Лоры ничто о ней не напоминало. Нейтральные цвета, гостиничный интерьер — обычная спальня для гостей. «Вообще-то, гостей у меня не бывает», — сказал Тео со своей грустной, понурой улыбкой. Он напоминал большого меланхоличного пса, ньюфаундленда или сенбернара. О нет, он рассуждает, как Джулия. Какой же он сам пес? Он сказал «Лабрадор» — первое, что пришло в голову. Джексон не разбирался в породах, у него никогда не было собаки, даже в детстве. Отец ненавидел собак.

Джексон помнил, как было в комнате Лоры Уайр десять лет назад. Лоскутное одеяло, аквариум с тропическими рыбками, гора плюшевых мишек на кровати. Везде книги, одежда на полу, косметика, фотографии. Классический беспорядок восемнадцатилетнего подростка. Теперь же, со слов Тео, Лора стала воплощением аккуратности; умерев, она растеряла все недостатки и превратилась в отцовской памяти в святую праведницу. Джексон считал это вполне естественным.

Десять лет назад он видел в ее спальне фотографию: Лора с собакой. Хорошенькое личико, чудесная улыбка. Милая девушка — не святая, а просто милая. Джексон подумал об Оливии, лежавшей в безопасности у него в бумажнике, в кармане, невидимой, улыбающейся в темноте. «В затворе». Так сказала Амелия про Сильвию, когда он спросил, позвали ли они сестру на похороны. («Вы даже Сильвию не пригласили?») «Разумеется, мы сообщили ей, — ответила Амелия, — но она не может прийти, ей нельзя покидать монастырь. Она в затворе».

Быть может, и Оливия затворена где-нибудь — под половицами, в земле? Крохотная кучка тоненьких заячьих косточек, ждущих, когда их найдут.

Джексон оказался в спальне Лоры случайно. Он тогда работал над делом Керри-Энн Брокли, пропавшей в Честертоне. Керри-Энн было шестнадцать лет, безработная и далеко не девственница. Ее убили, когда она возвращалась домой после вечеринки с друзьями. Изнасиловали, задушили и бросили в поле за городом. Она вышла из ночного клуба в два часа ночи, на ней было много косметики и мало одежды, что рождало невысказанные предположения о спровоцированном преступлении. Но только не в команде Джексона. Если бы он заподозрил, что кто-нибудь из его офицеров так думает, он задал бы им по первое число.

Они так и не вышли на подозреваемого. Джексон возвращался домой, чтобы впервые за неделю выспаться, его подвозила коллега, специалист по работе с родственниками (Элисон — на ней Джексону надо было жениться, а вовсе не на Джози). Элисон заехала к Тео вернуть фотографии Лоры. Фотографии всегда фотографии. Все эти разрывающие сердце портреты девочек, которых больше нет: и Керри-Энн, и Оливии, и Лоры, все — любимые, все — потерянные навсегда. Принесенные в жертву неведомому злому божеству. Пожалуйста, Господи, только не Марли.

Дверь открыл Тео Уайр, опустошенный горем, с лицом, как тогда подумал Джексон, цвета уэнслидейлского сыра. Он предложил им чаю, и Джексон подумал — не в первый и не в последний раз, — как странно, что люди продолжают жить, даже когда их мир больше не существует. Тео даже достал откуда-то пирог: «Вишня с миндалем, испек за день до ее смерти. Еще свежий». Он грустно покачал головой, словно не веря, что пирог еще есть, а его дочери — уже нет. Нечего говорить, что никто не притронулся к угощению. «Мистер Уайр, вы не против, если я взгляну на комнату Лоры?» — спросил Джексон, потому что знал, что для Тео Уайра он просто детектив, а не детектив, расследующий другое дело. Со стороны Джексона это было не более чем любопытство, ничто не указывало на то, что убийство Лоры Уайр связано с «его» убийством, с Керри-Энн Брокли. И он увидел обычную, неприбранную комнату, в которую девушка никогда уже не войдет, не швырнет сумку на пол, не сбросит туфли, не уляжется на кровать с книжкой, не включит магнитофон, где никогда больше не уснет беспокойным, невинным сном живых.

Это было за два года до рождения Марли, и Джексон еще не знал того, что знал теперь, — что это такое — любить ребенка, быть готовым в любую секунду отдать за него свою жизнь, понимать, что нет на свете ничего дороже. Он скучал по Джози, но уже не так сильно (думал, будет хуже), но по Марли он скучал всегда. Вот почему он не хотел браться за дело Тео Уайра. Тео вселял в него ужас, его история означала, что любой ребенок может умереть, и Джексон против воли представлял Марли на месте Лоры Уайр. Но что ему оставалось? Он не мог просто выставить за дверь этого беднягу размером с дирижабль, пыхтящего и сопящего в свой ингалятор, — потому что у Тео не осталось ничего, кроме воспоминаний, опустевшего пространства, которое должна была заполнять двадцативосьмилетняя женщина.

У Тео было тело погибшей, Амелия с Джулией тело искали. Оливия тоже оставила после себя пространство, но иное — бесплотную тайну, вопрос без ответа. Неразрешимую загадку, которая может свести с ума. Он никогда не найдет Оливию, никогда не узнает, что с ней случилось, — и он понимал, что нужно будет выбрать подходящий момент и сказать им об этом. Да, и он никогда не сможет выставить им счет, куда там. Извините, ваша сестра мертва и никогда не вернется, и с вас пятьсот фунтов за оказанные услуги. («Ты слишком мягкотел для бизнеса, — каждый месяц говорила ему Дебора Арнольд, подбивая баланс, — слишком мягкотел или слишком глуп».)

Если бы речь шла о Марли и ему надо было бы выбирать между «умерла» и «пропала без вести», что бы он предпочел? Нет, нельзя думать об этом, нельзя даже пытаться вообразить такое, нельзя искушать судьбу. Любой из двух сценариев — худшее, что только может случиться. Что делать, если самое худшее, что могло с тобой случиться, уже случилось? Как жить дальше? Нужно отдать должное Тео Уайру — не у многих нашлось бы мужество просто продолжать жить.

Парадная дверь распахнулась, и на улицу шумной гурьбой высыпали нарядные девчушки со своими мамами. Джексон торопливо засунул фотографии с места убийства Лоры Уайр под переднее пассажирское сиденье. Он уже собирался вылезти из машины и зайти в дом, но тут появилась Марли. Черт, да она одета как проститутка. О чем только Джози думает, позволяет ей расхаживать в наряде мечты педофила! И губы накрасила. Он вспомнил о Джон-Бенет Рэмзи, еще одной пропавшей девочке.[51]Когда он был в «Неге», туда зашла подруга администраторши (Миланда — она сама себе такое имя придумала?) и записалась на «бразильскую», и Миланда спросила: «Да ну?» — и девушка сказала: «Мой парень попросил, хочет представлять, что занимается любовью с девочкой», и Миланда спросила: «Да ну?» — как будто это нормальная причина.