— Боже, что же они с вами сделали…

— Дорогой Руан, — перебила она его, — что бы мы ни сделали тогда, мы все в этом виноваты.

— Моя жалость вам не нужна, да? — тихо спросил он.

— Да, мне не нужна жалость, ни ваша, ни чья-либо еще! — отрезала она почти шепотом. Это получилось непроизвольно. Она перешла на шепот, потому что этот разговор, слишком откровенный, подобно интимной близости, требовал деликатности.

— Хорошо, София, — мягко сказал он, — забудем о жалости.

Они смотрели друг другу в глаза с тихим, нежным пониманием, долго и проникновенно — давно уже никто так на нее не смотрел. И вдруг она улыбнулась, оборвав эту связь. Намеренно. Явно намеренно.

— Вы все сами подстроили, да? — воскликнул он, просияв от внезапного озарения. — Вы все продумали и наказали виновных, выставив их в неприглядном свете.

София не могла больше сдерживаться. Она прекрасно понимала, что нарушает приличия, но ничего не могла поделать и от души рассмеялась.

— Я ославила их, милорд. И это дало превосходные результаты.

И вдруг, неожиданно для себя самой, подмигнула ему.

Руан тоже засмеялся, не мог же он не поддержать ее. Это было очень мило с его стороны.

— Они очень страдали? — спросил он.

— Дорогой, — сказала она с улыбкой, — их страдания никогда не кончатся. К сожалению, второй маркиз Даттон приказал долго жить и больше не в состоянии служить источником моих необычных развлечений.

— Сдается мне, третий маркиз Даттон занял место своего отца? — спросил Руан. — У вас настоящий талант портить людям жизнь.

— Бедняга, — мягко сказала она. — Боюсь, он сам виноват в своих несчастьях. Я здесь ни причем и зла ему не желаю.

Это не было правдой, но прозвучало вполне благопристойно.

— Должен признаться, София, когда я вижу вас рядом с вашим братом, когда в ваших глазах загорается дикий огонь при воспоминании о том, как вы отомстили своим обидчикам, вы больше напоминаете индианку из племени ирокезов, нежели графиню с Аппер-Брук-стрит, которая ведет светский образ жизни, попивая чай в гостиной.

Какой же он наблюдательный. Сложность была в том, что это начинало ей нравиться, она вдруг поняла, насколько редко встречается это качество. Большинство мужчин видят то, что им позволяют увидеть. Но маркиз Руан просто видел все, как оно есть.

— Руан, — сказала она, приблизившись к нему настолько близко, что почти коснулась его грудью, — в моих жилах течет кровь ирокезов. Но, несмотря на это, я веду светский образ жизни, полный удовольствий, и это мне нравится. Вам остается задать мне последний вопрос, а именно: что это за удовольствия? Если осмелитесь.

— Если осмелюсь? Иначе вы накажете меня, София? Чем я провинился перед вами?

— Вы не доставили мне удовольствия. Это подойдет?

Она улыбалась, наслаждаясь вихрем противоречивых чувств, — борьба с соблазном и желание, опасность и предвкушение блаженства сменяли друг друга, как фигуры темпераментного танца. Она давно оставила надежду встретить мужчину, который был бы способен доставить не только физическое, но и интеллектуальное наслаждение. Ей показалось, что она нашла его.

— Вы же авантюрист по натуре. Что мешает вам спросить, какого удовольствия я жду от вас? Боитесь рискнуть и услышать мой ответ?

— Что такое риск, София? Ради вас я готов на многое.

— И на что же вы готовы ради меня?

Все зашло слишком далеко, затягивая ее в глубокий темный водоворот желаний, но она не хотела останавливаться. С удивлением София осознала, что испытывает радостное возбуждение. Стоит ли открывать ему душу и не пропадет ли у него желание, когда он увидит ее настоящее лицо? Лишь немногим избранным она позволяла заглянуть под маску. Руан жаждал приключений? Она станет его приключением.

— Я был бы счастлив, — сказал он, — увидеть, как этих джентльменов публично высекут за то, что случилось той ночью.

— Это принесет удовлетворение вам. А какая от этого польза мне? Прошло слишком много времени, и все давно забыто.

— Но вы не забыли. При этом вы позаботились о том, чтобы их имена были упомянуты в сатирическом листке.

— Дорогой, вы очень галантны и добры. Моя дочь вышла замуж за наследника Уэстлина. Чего еще желать?

— А что с Даттоном?

— А что с ним? Даттон волнует вас больше, чем меня. Я думала, мы обсуждаем мои желания. И чем же вы готовы рискнуть ради меня?

— В вас говорит индианка или графиня? — мягко спросил он.

— Это имеет значение? — возразила она.

Руан улыбнулся и покачал головой:

— Нет.

София усмехнулась.

— Я останусь в живых? — спросил он.

— Это имеет значение? — улыбнулась София.

— Нет, — ответил он с озорным блеском в глазах и окинул ее взглядом, полным страстной решимости.

— Нет, мисс Прествик, мне ничего не известно о китайском фарфоре, кроме того, что он очень дорогой и поэтому все хотят им обладать, — сказал Айвстон.

— Но если бы мы знали больше, то, возможно, поняли бы, почему он так востребован, — сказала мисс Прествик.

— Мисс Прествик, все можно объяснить логически, вы, как человек с логическим складом ума, должны это хорошо понимать. Если бы китайский фарфор стоил пенни за десяток, то хороший хозяин не стал бы из него даже свиней кормить. А так чем дороже вещь, тем больше охотников ее иметь. Закон торговли.

— Вы считаете, что у меня логический склад ума? — спросила она очень серьезно, и это было восхитительно. — Вы очень наблюдательны, лорд Айвстон.

Ее последние слова нарушили очарование момента. Ему хотелось услышать в свой адрес комплимент, нечто вроде: «Ах, как вы добры» или «Как это мило». Но мисс Прествик не была способна на такое. Она заметила его наблюдательность и решила, что он достоин похвалы — так добрый учитель хвалит старательного ученика.

Но, что еще хуже, он вдруг осознал, что ему нравится ее прямота. Это было даже мило. Он еще ни разу не встречал девушку, подобную мисс Прествик. Однажды он принял решение всячески избегать девиц на выданье, но даже в узком кругу своего общения ему не приходилось сталкиваться с такими необычными экземплярами.

Она обладала превосходными внешними данными. Блестящие волосы. Сияющие глаза. Восхитительная грудь. Очаровательное треугольное личико. Но дело было не только в этом: Стоило ей открыть рот, как становилось ясно, что она не стремится использовать свои данные, чтобы обратить на себя внимание, — она не обольщала, не льстила, не рассыпалась в комплиментах. По правде говоря, она даже не скрывала, что он подчас раздражает ее.

Пенелопа была уникальной. Айвстона пугало, что это волнует его, пробуждает интерес. Она просто очаровала его, поработила. И причина крылась в том, что ее отношение к нему было непривычным, непохожим на отношение других леди.