с тех пор он мечтал стать фотографом. Поэтому он и приехал в Лондон. Его нынешняя работа – отнюдь не работа мечты, он хотел заниматься совсем другим, но любая работа все-таки лучше, чем вообще никакой. Он спросил, видела ли я рекламу миксера от «Санбим». Не моргнув глазом Ребекка соврала, что видела в «Женском журнале». Он снова пожал плечами, на этот раз вроде бы пренебрежительно, но все равно было видно, что он гордится собой.

– Я делал им фотографии, – сказал он.

– Потрясающе, – отозвалась Ребекка.

– И для рекламы супов «Бонвиван».

Надо сказать, он меня впечатлил. Сама мысль, что я познакомилась с человеком, который фотографирует товары (пусть даже скучные консервированные супы) для рекламы в журналах, была очень волнующей.

– На следующей неделе у меня будет встреча по поводу съемок для журнала мод, – сказал он. – Там уже крутятся настоящие деньги.

– И красивые девушки, – игриво заметила Ребекка.

Том допил пиво. В пабе уже собралась настоящая толпа. Люди кружились, как на карусели. Гул разговоров оглушал. Том отодвинулся вместе со стулом и поднялся из-за стола.

– Повторим, – сказал он, указав пальцем на мой бокал. Это был не вопрос, а скорее утверждение. Впрочем, после второго бокала джин уже не казался таким отвратительным, как вначале. Возможно, со временем он мне даже понравится.

Пока Том ходил за напитками, я воспользовалась возможностью поправить макияж. Лицо, глянувшее на меня из зеркальца в пудренице, было не таким уж и жутким. Я растянула губы пошире и аккуратно нанесла помаду. Захлопнув пудреницу, я заметила, что один из парней за соседним столом наблюдает за мной. Ребекка одарила его ледяным взглядом, и он поспешил отвернуться.

Том вернулся, уселся за стол, отпил пива и слизнул пенные «усы» над верхней губой. Кончик его языка на миг задержался в уголке рта, а потом спрятался, как испуганный мышонок. Когда он снова заговорил, его голос звучал очень серьезно:

– Ну, и как он тебе?

Мне сразу стало ясно, кого он имеет в виду, но я сделала вид, будто не поняла.

– Кто?

– Бретуэйт, – сказал Том. – Великий и ужасный Коллинз Бретуэйт.

У меня было чувство, что меня обманули. Словно вся предыдущая беседа была просто вступлением, а теперь Том наконец подошел к настоящей причине, по которой пригласил меня на свидание.

– А почему ты спросил?

Том объяснил, что периодически видит Бретуэйта на улице.

– Любопытный тип. Чего только о нем не болтают.

– Например?

Том снова пожал плечами.

– Ну, в общем, все как обычно: женщины, пьянки, наркотики.

Ребекка состроила скучающую гримасу, словно все это ее нисколько не занимает.

– Если он тебе так интересен, то сходи к нему сам, – сказала она.

Том уставился в свою кружку. Он что-то пробормотал, но осекся на полуслове. Потом отпил пива.

– Что ты сказал? – спросила Ребекка.

– Да мне вроде как незачем к нему ходить.

– В смысле, ты не сумасшедший, как я?

– Ты тоже не сумасшедшая. Не настоящая сумасшедшая, – сказал он. – В смысле, сейчас это модно: ходить по всяким психотерапевтам и рассказывать о своих снах. Особенно, если психотерапевт – сам Бретуэйт.

– Он считает, что сны – это полная ерунда, – сказала я. Мне почему-то хотелось защитить Бретуэйта.

– Да? – оживился Том. Он явно хотел получить больше сведений. – А что для него не ерунда?

– Я не знаю. Но он действительно уникальный. Я таких еще не встречала. – Меня раздражало, что наш разговор отклонился куда-то в сторону, разрушив непринужденную дружескую атмосферу, установившуюся между нами. Я отпила еще джина. – Кажется, он тебя интересует даже больше, чем я.

– Вовсе нет, – возразил он. – Что может быть интереснее тебя, Ребекка?

Я закурила и выдохнула дым прямо ему в лицо.

Том еще раз сходил за напитками. Он, видимо, рассудил, что безопаснее всего говорить о вещах, которые он фотографирует для рекламы. В частности, о пылесосах, наборах столовых приборов и котлах центрального отопления. С котлами было непросто, признался он. Сложно заснять котел так, чтобы он выглядел интересно. К тому времени мне уже было трудно сосредоточиться. И трудно все время держать в голове, что мне положено быть Ребеккой. Быть Ребеккой оказалось гораздо сложнее, чем быть собой. Приходилось прилагать немало усилий. Но если бы все зависело лишь от меня, меня бы и вовсе здесь не было. Именно так поступают нормальные люди: сидят вечером в пабе, пьют пиво и джин, разговаривают друг с другом. Слушают, что говорит собеседник, делают вид, будто им интересно. Ждут своей очереди заговорить. Мне было трудно понять, в чем тут смысл. Я ни капельки не сомневалась, что тем же валлийцам совершенно неинтересно вести беседы. Они пришли сюда исключительно для того, чтобы выпить пива, но даже они ощущали необходимость поддерживать некое подобие разговора. Оживленный разговор за соседним столом был не более чем поединком двух молодых людей, пытавшихся завоевать расположение девушки, сидящей между ними, как приз в лотерее на церковном празднике. Мужчина за столиком у двери по-прежнему читал газету. Все это время он молча сидел в одиночестве с одним и тем же бокалом пива. Я ему позавидовала.

Я уже совершенно не понимала, что говорит Том. Его губы двигались, но слова тонули в общем гуле голосов. Я решила, что мне надо в уборную, и поднялась. Том указал на дверь в дальнем конце зала. Я направилась туда на нетвердых ногах. Ощущение было такое, будто меня долго били по голове. По телу разлилось какое-то странное онемение. Меня заметно пошатывало. Я не раз видела на улице пьяных, которых болтало из стороны в сторону, но я всегда думала, что на самом деле они не пьяны, а по каким-то своим непонятным причинам просто изображают пьяных. Я была не права. Потому что теперь меня тоже качало из стороны в сторону. Я с ужасом осознала, что напилась в дым.

Кое-как я сумела открыть дверь в женский туалет. Там была одна-единственная кабинка и маленькая раковина. Мне вдруг показалось, что я теряю сознание. Я оперлась о стену, чтобы не упасть. Потом меня замутило и вырвало прямо на блузку. Не то чтобы сильно. Немножко желтой слизи и кусочки булочки, которую я заставила себя съесть в кафе у миссис Глинн. Я схватилась за раковину. На крючке рядом с ней висело крошечное полотенце. Тихо радуясь про себя, что я еще что-то соображаю, я намочила его под краном и принялась оттирать блузку. Кусочки булочки стерлись сразу, но слизь только размазалась по ткани. Блузка, за которую я отдала один фунт и пятнадцать шиллингов, была безнадежно испорчена. Меня опять