– Пожалуй, так даже лучше, – согласился англичанин.

По дороге в Руасси он вытащил айпэд и залез в «Яндекс. Новости», но не обнаружил ничего интересного среди главных новостей. Следующей остановкой был сайт газеты «Ведомости»: возможно, Ходжсон имел в виду какую-нибудь деловую новость, большинству читателей не интересную, зато судьбоносную для Винника.

Долго искать ему не пришлось. Заметка стояла второй на странице: «ВИНЧИ терпит бедствие».

«Банк ВИНЧИ, основная российская структура миллиардера Александра Винника, перестал выполнять обязательства перед контрагентами, сообщили вчера «Ведомостям» сразу несколько источников на фондовом рынке. Банк может стать первой российской жертвой новой волны глобального кризиса.

Как стало известно «Ведомостям», ВИНЧИ не смог расплатиться с инвестбанком «ВТБ Капитал» по опционам на акции нескольких крупных компаний, проданным три месяца назад. По сведениям источников, знакомых с ситуацией, не получат денег по своим опционам и еще два контрагента банка.

«По сути, ВИНЧИ сделал крупную ставку на рост рынка, которая не оправдалась, – говорит управляющий директор российского инвестиционного банка, просивший не называть его имени. – Но никто не ожидал, что они не смогут расплатиться. Финансовое здоровье этого банка ни у кого на рынке не вызывало сомнений».

ВИНЧИ расшифровывается как Винник: Частные Инвестиции. В прошлом году владелец 62 % акций банка Александр Винник попал в список журнала Forbes с состоянием в $ 2,1 млрд, которое он сколотил на фондовом рынке. ВИНЧИ занимал второе место по объемам торгов на российском срочном рынке…»

Штарк перестал читать: больше ничего нового из этой заметки он не узнает. Заглянув в «Твиттер», он не обнаружил там никакого ответа от Винника. Значит, надо будет продолжать попытки связаться с ним по приезде в Москву. Но, похоже, финансисту сейчас не до розысков Молинари в Америке: у него и дома проблем хватает. Возможно, ему и вовсе не до яиц. Правильно говорил Ивану внутренний голос: перестань считать еще не полученные деньги, легких заработков не бывает! Погрузившись в древнюю историю Фаберже и Романовых, Штарк упустил из виду то, что сейчас происходит на рынках. Сейчас он заглянул на «Финам» – и тут же снял очки, чтобы их протереть: такого падения за три дня он не видел с 2008 года. Всю оставшуюся дорогу и полтора часа в аэропорту Иван подсчитывал собственные убытки: его тщательно продуманная инвестиционная стратегия позволила сохранить бо́льшую часть денег, но потери приближались к 10 % капитала.

«А что же Винник-то? – думал Штарк, садясь в самолет. – Неужто кащеева смерть пряталась в том яичке?»

Петроград, 1918 год

Антон Штарк приехал в Петроград налегке – с чемоданом инструментов, одной сменой одежды и двумя – белья. В Москве ему делать было больше нечего. Позавчера он простился со своими пятнадцатью подмастерьями. Январский декрет о золоте, по которому нельзя было больше производить изделия с пробой выше тридцать шестой – в прежние времена закон разрешал только пятьдесят шестую и выше, – добил мастерскую: новые заказы совершенно перестали поступать. Никому были не нужны поделки из низкопробного металла, когда украшения старинной работы оказались вдруг доступны в невиданном количестве: их владельцам было нечего есть.

Штарк не мог, как многие другие ювелиры, продавать вещи, приносимые бывшими клиентами. Он закрыл магазин еще в конце прошлого века, когда его единственным заказчиком стала фирма Карла Фаберже. Торговать Штарк не любил и вздохнул с облегчением, когда Фаберже избавил его от этой необходимости.

– Куда вы теперь, Антон Иванович? – спросил бывшего работодателя – эксплуататора, как сказали бы теперь, – Петя Васенин, в свои восемнадцать самый молодой из подмастерьев. На глазах у него были слезы, и, кажется, за Штарка: о себе Петя не беспокоился, полагая, что у него-то еще вся жизнь впереди.

– Поеду в Петербург, – Штарк упрямо не принимал «патриотического» переименования, находя, что немцы сделали для России достаточно, чтобы не отвечать таким образом за тупое чванство кайзера Вильгельма.

– Что ж, там разве лучше? – спросил гравер Франц Тильке, правая рука Штарка в мастерской вот уже двадцать лет. – Наверняка то же самое: грабежи, тридцать шестая проба, ни денег, ни закона…

– Мастерские Фаберже еще открыты, – ответил Штарк. – Может быть, пригожусь там, буду работать руками. А здесь, сам видишь, Франц, я не могу обеспечить вас работой, да и сам вряд ли что-то найду. То, что мы умеем делать, не нужно нынешним покупателям. Солдаты, налетчики – что им твоя гравировка? Им надо, чтоб покрупнее и блестело. У наших клиентов был слишком тонкий вкус. То, что мы для них делали, они теперь не могут даже обменять на еду.

Тильке иронически улыбнулся.

– Ну, я не гордый, подлажусь и под новый вкус. Я не так легок на подъем, как ты. И хуже уже не будет. А тебе – удачи.

Заказ на императорское пасхальное яйцо, с которого началась работа московской мастерской Штарка на Фаберже, оказался первым и последним. Главе петербургской фирмы все же было удобнее делать царские яйца в своем городе, чтобы контролировать процесс исполнения, а нештатных ситуаций вроде той, что привела Карла Фаберже в Москву в 1896-м, больше не случалось. Но в тот раз Антон Штарк справился с задачей блестяще, не хуже Михаила Перхина, который потом делал яйца для двух императриц до самой своей смерти пятнадцать лет назад.

Перхин умер в лечебнице для умалишенных, слышал москвич, – стремление к совершенству не способствует душевному здоровью. А он, Штарк, жив и здоров физически и умственно, хоть тоже требователен и искусен. Он всегда берег себя: почти не пил спиртного, не понимал, что люди находят в табаке, обливался по утрам холодной водой и делал гимнастику. Семьей не обзавелся – не встретил женщину, которую полюбил бы достаточно сильно, и теперь уже не рассчитывал встретить. Вся жизнь его проходила в мастерской, но он не делал из работы религию – просто радовался, когда удавался особенно изящный аграф, медальон или перстень. И Фаберже отличал его, поручая всю работу для своих клиентов из московской высшей знати, способных ценить изящество; иногда и некоторые заказы из Петербурга переправлял на Кузнецкий Мост. Там Штарк вместо прежнего своего тесного подвала разжился помещением побольше – но опять ниже уровня улицы.

И вот теперь Антон Штарк был один: свободный, как ветер, обладатель верного глаза, твердой руки, набора хороших инструментов и денежной суммы, достаточной, чтобы не умереть с голода. Он успел забрать свои сбережения из банка до его национализации и декрета, по которому в месяц можно было снимать со счета лишь до семисот пятидесяти рублей; этого по нынешним временам не хватило бы на еду и ему одному. Штарк сумел даже выплатить своим работникам жалованье за три месяца вперед, – может, потому и увлажнились их глаза, когда они прощались с хозяином.

Когда Штарк вошел в магазин Фаберже на Большой Морской, 24, на него никто не обратил внимания. Приказчик занят был с покупателями – характерной парочкой: плечистый, толстомордый молодой парень в матросской форме, с золотой цепью в палец толщиной вокруг шеи и с «маузером» на боку, а с ним – вертлявая девица в глубоко декольтированном вечернем платье, так богато украшенная золотом и каменьями, что, казалось, еще одну покупку ей просто некуда поместить.