– Это я уже знаю, – пришел ей на помощь Владимир. – Тебя что-то напугало. То, чего на самом деле не было, потому что просто не могло быть. Верно?

– Д-да. А как ты оказался рядом со мной, в моей комнате?

– Ты же ойкнула. А ночью все звуки кажутся громче, чем днем, и далеко разносятся. Я услышал и бросился наверх…

– Прости. Я тебя разбудила.

– Нет, что ты. Я еще даже не ложился, – солгал он.

– А Богдан?

– Как обычно, спал без задних ног. А когда наконец услышал, что что-то происходит, вскочил и спросонья приложился скулой о косяк. Не вписался, так сказать, в проем…

– Как о косяк? Ты же говорил, что он споткнулся на лестнице?

Владимир с досады прикусил губу и поморщился.

– Ну, это он сначала о косяк, а потом уже на лестнице добавил. – Он облегченно перевел дыхание. – Ты видела, какой у Богдана синячище? С одного раза такой не получится. – И это тоже была неправда.

Надежда, однако, поверила, потому что медленно кивнула:

– А-а. Выходит, ничего подозрительного ты этой ночью не видел?

– Нет! Чем хочешь клянусь! Только тебя, сползающую по лестнице в полуобморочном состоянии. Тут я тебя и подхватил на руки…

Девушка помедлила и, глядя на него с надеждой, тихо спросила:

– И не слышал? Ну, вроде «Ни фига себе!», а потом опять те же слова…

«Значит, она не была в полной отключке», – расстроился Владимир, в душе костеря на чем свет стоит своего друга-монументалиста.

– Прости, что так неинтеллигентно выразился, – покаянно произнес он, не уточняя, естественно, что не совсем литературный возглас принадлежит не только ему. – Но я так перепугался, увидев тебя белую как мел и еле стоящую на ногах, что было не до политеса. Вот и вырвалось случайно.

– Так это был ты…

Надежда явно надеялась на нечто подобное: хотела найти нереально страшному событию реально успокаивающее объяснение.

– А теперь скажи, что ты думаешь о медальоне? – спросила она так, что стало ясно: инцидент с привидением окончательно и бесповоротно переведен в разряд ночного кошмара, о котором не стоит больше вспоминать.

Владимир снова взял его в руки.

– Возможно, ему лет двести или около того. Если портрет принадлежит современнику Рокотова…

– Это почему же современнику, а не ему самому? Ты же говорил о нем, помнишь?

Теперь, когда Надежда знала, кто такой Рокотов, и уяснила себе значимость его вклада в историю русской живописи, ей очень захотелось стать обладательницей работы кисти знаменитого мастера.

– Это я погорячился. Найти подлинник Рокотова было бы сродни чуду, и пока не проведена специальная экспертиза, давай будем считать этот портрет произведением неизвестного автора. Что, впрочем, ничуть не уменьшает его высоких художественных достоинств, – поучительно заметил Владимир.

– Ну, давай, – неохотно согласилась Надежда.

– Так вот, само по себе украшение особой ценности не представляет. Золотой ободок тянет граммов на пять, от силы на семь-восемь. Но как предмет быта конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века оно дорогого стоит. А для тебя, если, конечно, удастся доказать, что он принадлежал кому-то из твоих предков, этот медальон просто бесценная семейная реликвия. Так ведь?

– Наверное, – неуверенно пожав плечами, произнесла Надежда. – А почему ты только про золотой ободок сказал? Сами буквы, из чего они?

– Из волос.

Она недоверчиво посмотрела на него:

– Ты шутишь?

– Ничуть. В прошлые века, да будет тебе известно, волосы использовались даже как нитки. Их подбирали по цвету и вышивали ими очаровательные миниатюрные пейзажики и натюрморты.

– Кто?

– Думаю, все больше крепостные девушки. Вряд ли барышни стали бы себе глаза ломать столь тонкой и кропотливой работой. Наши же влюбленные голубки отстригли по пряди волос и сплели из них свои инициалы. В знак того, что их чувства едины и они хотели бы так же соединить свои судьбы. А может, и соединили… хотя вряд ли, – с сомнением закончил Владимир.

– Почему ты так думаешь? – спросила девушка.

– Посмотри на женщину на портрете. Я уж не говорю про ее грустный взгляд. Возможно, она вообще была меланхоликом по натуре…

«Ну что ты! Ничего подобного! – чуть было не воскликнула Надежда. – Да она радовалась всему на свете. Уж я-то знаю!»

– Но роза, полуувядшая, осыпающаяся роза. Неужели она тебя не удивляет?

Девушка кивнула.

– Раньше художники большое значение придавали всяким символам или наделяли самые обычные предметы особым смыслом. Например, часы без стрелок означали суету сует нашего бренного мира, так же как и череп, который вдруг «украшал» натюрморт из роскошных плодов, цветов и драгоценной посуды…

– Вот и этот цветок говорит о том, что судьба у женщины с портрета была печальной. Что-то не позволило сбыться ее самым радужным надеждам. Роскошная роза увяла в самом цвету. Ты это хочешь сказать?

Владимир кивнул:

– В общем, да.

Надежда медленно поднялась из кресла и встала перед портретом. Ее глаза и глаза молодой женщины встретились. Надежде показалось, что она растворяется в этом грустном с мечтательной поволокой взгляде, проникает в глубь души незнакомки. Женщина с медальоном существовала в каком-то своем мире, где были и беззаботная юность, и грезы о счастье, и сменившая их глубокая печаль, – Надежда это очень хорошо чувствовала. Казалось, она могла бы многое рассказать о даме в сером платье, словно долгие годы та была ее задушевной подругой.

Странное волнение охватило девушку, судорогой сведя горло, и она сглотнула. Этого оказалось достаточно, чтобы наваждение исчезло. Она снова жила только своими чувствами и ощущениями. Надежда столбом стояла посреди комнаты, на нее с любопытством взирал Владимир.

– И что это было?

Она ответила не сразу и с запинкой:

– Н-не знаю. Знаю только одно: я должна как можно больше узнать про эту Н. И.

– И про К. С. тоже. Ты не находишь, что они взаимосвязаны?

* * *

Спустя пару дней молодой человек горько пожалел, что поддержал Надежду в ее стремлении разгадать тайну инициалов.

Надежда была девушка современная, образованная, а главное – умела работать с материалом. То есть, просчитывая все возможные варианты, быстро и точно определяла, что искать и где именно. Помогало, конечно, и знакомство с аборигенами.

Марина Олеговна Наружкина встретила ее с распростертыми объятиями. За кофе из чашечек на ножках и с позолотой еще раз выразила племяннице соболезнование в связи с кончиной ее дорогой тети и дала указание подчиненным всячески содействовать столичному кандидату наук – какая разница каких – в ее изысканиях.