Итак, Джилли проводила ночи в одиночестве, и Кевин также, а мисс Розберри спала между ними на полу в гостиной.

Раньше Джилли была плохо одетой, вздорной, не умела себя вести, но она была доступна. С появлением мисс Розберри Джилли стала на удивление очаровательной, ухоженной, вежливой — и абсолютно недосягаемой. Это была кровоточащая рана, вот что это было такое, и, если бы его друзья хотя бы отдаленно догадались о ее существовании, он вряд ли смог бы смеяться их шуткам.

Сейчас, в то время как Джилли переодевалась с помощью заботливой Банни, Кевин, торопливо и невнимательно, к величайшему огорчению Уилстона, покончив с собственным туалетом, ходил взад и вперед по гостиной, как тигр в клетке в ожидании полагающейся ему порции сырого мяса.

Наконец явилась его жена, ведя на буксире мисс Розберри, и он попросил у нее позволения перекинуться парой слов наедине.

— Могу ли я рассчитывать на то, что ваша светлость не растерзает бедное, беззащитное дитя, как только я отвернусь? — нежным голоском спросила мисс Розберри.

Кевин был так расстроен, что не нашелся с ответом и только попросил Джилли, с необычной для него скромностью, оказать ему эту небольшую любезность.

— Я обещаю, что буду вести себя безупречно, — искренне добавил он.

— Хм! Поверь этому, дитя мое, и ты можешь поверить во все что угодно. Этот человек не умеет себя вести безупречно, спроси хоть Райса — он знает его с колыбели, — заявила мисс Розберри.

Джилли, заметив, что по бесстрастному лицу мужа пробежал нервный тик, простила ему все грехи и, обняв мисс Розберри за плечи, заверила ее, что она вполне способна справиться с собственным мужем.

— Верь ей, женщина, — серьезно добавил Кевин. — Она таки на это способна, и я имею тому неопровержимые доказательства.

Джилли слегка покраснела, понимая, что он имеет в виду свою недавнюю попытку проникнуть в ее спальню, следствием которой стала большая шишка у него на лбу: Джилли продемонстрировала недюжинную меткость, и под рукой у нее оказалась подходящая ваза. Звук падения вазы на пол (после ее соприкосновения с белокурой шевелюрой графа) заставил мисс Розберри со всех ног прибежать в комнату, и Джилли была избавлена от дальнейших посягательств супруга. С тех пор он не имел возможности остаться с ней наедине.

Когда мисс Розберри неохотно удалилась из гостиной, Кевин подошел к Джилли.

— Ты прекрасно выглядишь сегодня, детка!

Это был не пустой комплимент — Джилли действительно выглядела прекрасно. Саму мисс Розберри можно было обвинить в том, что в ее одежде отсутствует какой бы то ни было стиль, но она была настоящим гением во всем, что касалось ее хозяйки, и умела подать ее в самом выгодном свете.

Например, сегодня на Джилли было искусно скроенное платье цвета светлой бронзы с верхней юбкой из золотой паутинки. Низкий вырез обнажал ее плечи цвета сливок, а волосы, подстриженные и умело уложенные, обрамляли лицо, выгодно оттеняя его, свободно спадавшими локонами, подчеркивая стройную шею. Любое сердце растаяло бы при виде этой юной феи с задорным веснушчатым носиком и огромными голубыми глазами.

«Сам Байрон потерял бы голову при виде ее», — подумал Кевин. Ему пришлось отвести от Джилли взгляд — он поймал себя на том, что, оправдывая худшие подозрения мисс Розберри, смотрит на собственную жену как изголодавшийся по любви мужчина, которым он, в сущности, и был. Он позволил себе лишь одну печальную улыбку, прежде чем отвернуться и сказать:

— Сегодня я гордился тобой, дитя, очень гордился. Ты очаровала моих друзей.

— Мне они тоже понравились, — кротко ответила она, с трудом удерживаясь, чтобы не протянуть руку и не дотронуться до мужчины, который стоял к ней спиной.

Некоторое время оба молчали, каждый ощущал растущее напряжение, как нож в сердце.

— Джилли, я…

— Кевин, я…

Оба начали говорить одновременно и, услышав друг друга, замолчали.

— Ты что-то хотела сказать? — спросил Кевин, ободренный тем, что Джилли заговорила с ним.

— Нет, ты говори, — нервно запинаясь, ответила она, сама не зная, что хотела сказать. Впрочем, он тоже не мог подобрать слов.

Снова повисла тишина, затем Кевин улыбнулся — при этом на его щеках появились глубокие ямочки, а глаза весело заблестели — и тряхнул головой.

— Ах, Джилли, — хрипло прошептал он, качая головой, — я соскучился по тебе, котенок.

Улыбка исчезла с его лица, а глаза потемнели, став темно-синими, он протянул руки к своей жене, которая с трудом сдерживала дрожь.

— Я т-тоже с-скучала п-по тебе, — пробормотала Джилли, прежде чем протянуть ему руки в ответ и таким образом остановить его объятие на полпути.

Позже, вечером, после ужина, за которым царила атмосфера всеобщей дружбы, граф и графиня Локпорт извинились и пожелали своим гостям спокойной ночи.

Мисс Бернис Розберри провела ту ночь в своей собственной спальне.

Райс (если у него и было другое имя, Джилли об этом не знала) был настоящим дворецким: надутым, снисходительным, до смешного корректным в своих манерах и поведении, неуклонно лояльным и, что самое важное, преисполненным горячего желания по секрету руководить Джилли, дабы она, не дай бог, не совершила какую-нибудь ошибку.

Казалось, он оберегает свою новую госпожу как ребенка, который каким-то непонятным образом сбежал из детской и оказался в положении графини без всякой своей вины. Ее чрезвычайная молодость и очевидная наивность, а также история ее жизни, услужливо рассказанная дворней, заставили его проникнуться к ней безотчетной симпатией. Он также был уверен, что брак для нее стал вынужденным. И хотя он считал Кевина центром вселенной, тем не менее он также полагал, что Джилли слишком юна для брака с кем бы то ни было.

До сих пор пребывание Райса в Холле протекало благополучно. Он был счастлив снова впрячься в работу (ему поднадоело бездельничать после смерти отца Кевина) и особенно наслаждался тем, что у него под началом снова появились люди, которыми он мог помыкать.

Он патрулировал коридоры, его очень высокая, слишком худая фигура в черном мелькала там и сям. Он носил белые перчатки, при помощи которых инспектировал столы на предмет пыли. Он нанял еще трех деревенских девушек для помощи по дому. Захламленный Холл при его активном участии был очищен от хлама, копившегося здесь в течение двадцати лет.

Надев фартук, он надзирал за чисткой столового серебра или инструктировал недовольную Хэтти Кемп по части приготовления французской выпечки.

Олив Зук, которую Райс втайне считал лунатичкой, хотя и безобидной, он предоставил самой себе.

Миссис Уайтбред была единственным облачком на горизонте Райса. Эта женщина восхищалась дворецким и следовала за ним по пятам в течение всего дня, больше всего она напоминала ему говорящую куклу: на все его вопросы она отвечала многословно и невнятно. К концу каждого дня он с трудом сдерживался, чтобы не наорать на нее. Он подозревал, что эта полоумная женщина посягает на его положение холостяка, которое он с таким упорством хранил в течение пятидесяти пяти лет.