Некоторое время мальчик бежал в заданном ею темпе, но вскоре она почувствовала, что он с трудом отдувается и уже не поспевает за нею.

Она обернулась к Йонасу: в лице ни кровинки, губы сжаты, он еле дышал, выпуская легкие облачка серого пара.

— Тебе нехорошо, Ионас?

— Я не могу так быстро.

«У него ухудшение, — подумала она, — уже и это ему не по силам. Наверно, я сглупила, предложив прогуляться. Катрина права, что держит его взаперти. Скорее домой! Нет, не скорее, а как можно медленнее».

Альбе показалось, что Йонас услышал ее мысли: он притих, уцепившись ей за руку. Они вернулись с предосторожностями, без спешки.

Дома она приготовила горячий шоколад. Они уютно устроились на кухне и потягивали дымящийся напиток. Беседа возобновилась.

— Мне не следовало об этом говорить, — заявил Йонас, — но я обожаю природные катаклизмы.

— Ты что, ненормальный?

— Мне нравится, когда природа проявляет силу, унижает нас, напоминает о своей мощи, ставит на место.

— Тогда ты не ошибся с родиной: Исландия тебе как раз подходит.

— Ты думаешь, мы выбираем, крестная? Думаешь, наша душа облетает мир, смотрит сверху, а потом решает: «Спущусь-ка я сюда, на этот клочок земли, в эту семью, они мне подходят»?

— Некоторые именно так и полагают.

— А я и не сомневаюсь. Мы с моим ангелом, с тем, что был ко мне приставлен, решили, что только вы с мамой, и никто другой, можете принять на себя такую обузу, как я.

Альба покраснела. Она не могла понять, нравятся ли ей слова племянника, но он ее огорошил, выбил из колеи. Собственно, он только этим и занимался с тех пор, как явился на свет в акушерской клинике, когда она приняла его на руки от измученной Катрины и он уставился на нее во все глаза. С первой же минуты жизни малыш решил, что у него будут две матери, обе сестры Олафсдоттир. И ни одна из них не возражала. Посторонним было странно, что тетка и племянник так сильно привязаны друг к другу, однако для самих участников, Йонаса, Катрины и Альбы, эта привязанность была самоочевидной. И когда восемь месяцев спустя Альба родила Тора, ее материнские чувства к Йонасу сохранились.

В дверь позвонили. Йонас и Альба насупились: кто бы это так рано?

Ввалилась Катрина, раскрасневшаяся, говорливая, гремящая множеством ключей, рассованных по карманам.

— Моя утренняя встреча отменилась, и следующая тоже. Решила по такому случаю проведать вас. Слышали новость?

— Эйяфьоль?

— Он продрых сто восемьдесят семь лет! Как можно проснуться после стовосьмидесятисемилетней спячки?

— Или, наоборот, как можно проспать сто восемьдесят семь лет? — вздохнул Йонас.

Сестры переглянулись. Альба ответила на вопрос Катрины раньше, чем та задала его:

— Поеду туда завтра. Посмотрю, как там дела и есть ли угроза нашей хижине.

— Спасибо, Альба. Если хижина…

Катрина прикусила язык, повисло молчание. Сестры не решались признаться, что исчезновение их родового гнездышка нанесет символический урон их семье. Тем более что из семьи только и осталось что две сестры, у каждой из которых по одному ребенку, да и то Йонас едва ли…

— Пойдем ко мне в спальню, хочу показать тебе белье, которое я привезла из Парижа.

Работая в Международном комитете Красного Креста, Катрина много путешествовала, особенно по Европе, откуда привозила подарки сестре и сыну.

Йонас заворчал:

— Опять это ваше белье! Девчоночьи штучки, бантики-кружевца!

— Подожди, годика через два, Йонас, ты увидишь, что девчоночьи штучки интересуют и мальчиков тоже.

Они улизнули на другой этаж, в комнату Катрины, и устроились на кровати. На сей раз у Катрины не было пакетиков с трусиками и бюстгальтерами — она просто воспользовалась принятым у сестер кодом, чтобы поговорить с глазу на глаз.

— Альба, я очень волнуюсь. Вчера Йонасу сделали в больнице серию обследований. Сегодня утром я получила от доктора Гуннарсона тревожное заключение: врожденный порок прогрессирует, сердце Йонаса может остановиться в любую секунду.

— Я это вижу. У мальчика пятнадцати лет физическая активность как у старика.

— Гуннарсон говорит, что нужно сделать пересадку как можно скорее. Иначе…

— Катрина, ты твердишь об этом не один месяц! Но что мы можем сделать?

— Йонас стоит на очереди, но доноров нет. Мы живем в Исландии, стране с тремя сотнями тысяч населения!

— Ну так ему пересадят не обязательно исландское сердце. Вспомни, профессор Гуннарсон объяснял нам, что сегодня орган доставляют и самолетом…

— Теоретически да, но на практике все иначе. Я справлялась: органы переправляют в пределах одной страны или из соседней. Но редко на другой континент, а еще реже — на остров, затерянный в океане. Йонас умрет, Альба, он обречен, если мы не вмешаемся. Вот я и думаю…

Альба поняла, что все сказанное Катриной было преамбулой. Она знала сестру, ее умение просчитывать ситуацию. Добрая, великодушная, движимая лучшими побуждениями — но расчетливая. Прирожденный тактик, она вела задушевную беседу как отчетно-перевыборное собрание.

— О чем же?

— Нам надо перебраться в Европу. Обосноваться в Париже или Женеве. Там вероятность получить совместимое сердце будет намного выше.

В тот же миг Альба почувствовала, чего именно сестра недоговаривает:

— Нам? Говори яснее: Йонасу, тебе и… мне?

— Разумеется.

— Ты хочешь, чтобы я отправилась с вами в Европу?

— Да, прошу тебя. Пока Йонас не получит трансплантат. Мне же приходится все время перемещаться.

Альба бросила на нее возмущенный взгляд:

— Тебе кажется, что только ты одна и занимаешься важным делом! Конечно, я не занимаю высокого поста, но и мне нужно работать.

— Но, Альба, ведь художник сам себе хозяин. Ты можешь рисовать иллюстрации к детским книжкам где угодно.

— Это так. Но ты забыла, что у меня есть муж?

Катрина опустила голову. Альба продолжала:

— И к тому же есть сын-подросток, с которым тоже хлопот не оберешься.

Катрина сникла, потом вздохнула и прошептала нетвердым, неуверенным голосом, своим собственным, так непохожим на властный голос чиновницы:

— Но я прошу тебя не по своей прихоти, Альба, и не для того, чтобы продемонстрировать важность моей работы. Дело в том, что одна-то я не справлюсь. Я прошу тебя потому, что иначе операция невозможна. Все от тебя зависит. Это же ради Йонаса, Альба, только ради него!

Альба подумала о Йонасе, и тотчас вечный конфликт, разделявший — и объединявший — ее с сестрой, отошел на второй план. Она остро ощутила необходимость своего согласия: жизнь Йонаса была в опасности.