Джон Лейси смерил её изумлённым взглядом и не без труда сел, старательно удерживая на себе одеяло. Женщина прокралась в угол и встала там, робко перебирая фартук.

– Так-то лучше. Теперь скажите, что у вас за болезнь такая, с которой не справляется добрая порция солей?

– Я болен.

Он застонал и поднял глаза к потолку.

– Чушь. Вы просто толстый, в этом всё дело. Когда вы в последний раз опорожняли кишечник? Хорошая чистка, вот что вам нужно.

– Нет-нет, я болен, я в агонии! – Он вновь застонал и потёр грудь и живот. – Всё кончено. Вы опоздали, сестра, я умираю.

Мужчина откинулся на подушки и слабо вздохнул.

– Оно и к лучшему, если кого интересует моё мнение.

Джон Лейси распахнул глаза.

– Что?

– Старый вы мошенник, вы точно так же умираете, как эта вот медсестричка. Что с вами не так?

– У меня диабет.

– И всё? У миллионов людей рак.

– Я умираю, говорю же вам.

– Чушь. Вставайте. Мне нужна ваша моча для анализа.

– Не могу я встать, говорю же вам, у меня диабет. Врачи говорят, что мне не избежать инсультина! Инсультин, понятно? От этого помирают!

– Делайте, что говорю, и не спорьте. Есть у вас уборная? Идите и наполните ночную вазу мочой. Мне эта гадость даром не нужна, но надо проверить её на сахар. И побыстрее, у меня мало времени.

Джон Лейси с трудом поднялся на ноги, движимый скорее любопытством, чем стремлением себе помочь, прикрылся одеялом и вышел из комнаты. Его голые ягодицы колыхались при каждом шаге. Когда он удалился, сестра повернулась к женщине.

– Он всегда такой?

– Другим и не видала.

– Не встаёт?

– Нет.

– Хм. Ему нужны соли и хорошая клизма.

– Ой, не понравится ему это.

– Зато почистится. У него запор, в этом всё дело. Не верю я этим новомодным медицинским штучкам – стафилы, кокки, вирусы, и что они там ещё напридумывали. Хорошая порция солей, горячий суп и водяная клизма, и он будет как новенький. Живо забудет, что болеет и помирает.

Джон Лейси вернулся, постанывая и закатывая глаза. Всем своим видом он показывал, что совершенно измождён. Он поставил ночную вазу на стол и рухнул в постель.

Сестра достала из сумки прибор для измерения сахара, накапала пипеткой в колбу десять капель воды и пять капель мочи и бросила туда таблетку. Жидкость зашипела, запузырилась и стала ярко-оранжевой.

– Сахар очень высокий. Неудивительно. Вам следует перестать пить пиво, и дважды в день вам нужно делать уколы.

Мужчина тревожно взвыл.

– Нет уж, никаких иголок! Не выношу иголок! Не перевариваю! Я потеряю сознание от одного их вида, точно вам говорю.

– Ну так и теряйте. Хоть каждый день.

– А вы злая, – пробормотал он бессильно.

Сестра Евангелина набрала в шприц раствор и направилась к пациенту. Джон Лейси взвизгнул, с прыткостью горного козла выскочил из кровати и забился в угол, поскуливая. Деваться ему было некуда, и она воткнула иголку. Секунду спустя всё было кончено.

Я услышала какой-то сдавленный шум в углу и повернулась. Впервые с момента нашего появления женщина расслабилась и захихикала. Я поймала её взгляд и подмигнула.

Джон Лейси хныкал и потирал ногу.

– Злая вы, очень злая. Никакой жалости к человеку, который ничего дурного вам не сделал.

Сестру Евангелину это совершенно не тронуло.

– Прикройте своё хозяйство, одевайтесь и идите работать.

– Не могу. Я болен. Энни, принеси мне пива. У меня шок.

– Нет уж, вам надо завязать с алкоголем.

Он хитро на неё взглянул:

– А если я завяжу с пивом, может, заодно и с уколами?

– Вероятно, со временем, когда у вас понизится сахар в крови.

– Тогда наверняка со временем я брошу пить пиво.

– Вот проныра! Вы, конечно, ленивый, но уж точно не идиот. Поступайте как знаете. Можете хоть с собой покончить, только не ждите от меня жалости.

С этими словами сестра Евангелина повернулась к двери.

– Утром и вечером к вам будет приходить медсестра и делать уколы, – сообщила она перед уходом.

Самые агрессивные люди зачастую оказываются трусами. Как обычно, сестра Евангелина нашла нужный тон в обращении с пациентом с первого же визита. Мне выпала неблагодарная задача дважды в день вводить мистеру Лейси инсулин, и хотя всякий раз он принимался хныкать, протестовать он больше не пытался. Через несколько дней он принял героический вид и стал говорить, что немногие мужчины вынесли бы такую чудовищную боль, и о нём следовало бы писать в учебниках. Во время укола он делал стоическую гримасу, а когда всё было позади, со страдальческой миной падал в постель. Мужчина относился к себе крайне серьёзно. Это был одновременно комический и жалкий персонаж.

В процессе ежедневных визитов в паб я познакомилась с миссис Лейси. Когда бы я ни пришла, она работала. Заведение существовало благодаря ей. Женщина самостоятельно принимала бочки с пивом, после чего сама катила их по полу и подключала к системе, ведущей в бар. Она таскала по узкой каменной лестнице ящики с бутылками и выносила пустую тару на улицу. Мыла зал, скоблила столы, оттирала стаканы. Опустошала плевательницы и чистила туалет. Она стояла за стойкой, пока несколько мужчин мрачно потягивали пиво. Всё это миссис Лейси выполняла тупо и методично, словно ничего большего и не ждала от жизни. Она неизменно выглядела вялой и уставшей и редко разговаривала, а только работала – восемнадцать часов в день, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году.

Миссис Лейси оставляла паб, только чтобы пройтись по магазинам. Потом она готовила обед и приносила еду мужу в постель. Как-то раз я увидела, что она подаёт, и предупредила, что мистеру Лейси нельзя есть сладкое.

– Не могу ему перечить, – жалобно сказала она. – Должен быть десерт. Иначе никак.

Спорить было бесполезно. Бедняга очевидно жила в постоянном страхе перед мужем.

Так же дело обстояло и с пивом. Я приходила дважды в день и видела, что происходит. Мистер Лейси топал ногами и кричал: «Принеси пива, да поживее!» – и она мчалась наверх с пинтой. Врач, сестра Евангелина и я твердили, что ему будет хуже, но он фыркал в ответ:

– Станет хуже, значит, вы виноваты. Вы же должны меня лечить.

Я дважды в день проверяла его мочу и вела подробный график уровня сахара в крови, но показатели всегда были высокими, а порой и опасными.

Миссис Лейси выглядела лет на двадцать старше своего возраста. Говорила она подобострастно и будто все время за что-то извиняясь, – это отличало её от большинства женщин Поплара, которые держались уверенно и непринуждённо. Она звала меня «мадам» и «госпожа медсестра» и как-то раз предложила отнести наверх мою сумку. Когда я запротестовала, она ответила: