И, наконец, случилось то, что я ожидал… вдруг полыхнуло ослепительное пламя. Язык белого пламени пересек черную пустоту. Не знаю, сколько времени рос в пространстве этот огненный гриб. А потом он перестал расти. Прошло какое-то время, и начал он медленно оседать к огромному раскалившемуся пятну, что рдело у центра Темного Солнца. Могучие языки пламени еще полыхали над ним. Но могила упавшей звезды казалась мне на огромной туше Мертвого Солнца огоньком Юпитера в просторах небесного океана.

Скажу одно — никакому миру не явить воображению размеров обоих Центральных Светил.

Шли годы, сливались в столетия и эоны. Свет, исходивший от могилы погибшей звезды, обрел яростную красноту.

Наконец, я увидел темную туманность, возникшую справа облаком тьмы… Медленно росло в ночи пятно мрака. Сколько ждал я, невозможно сказать, ведь время, каким мы знаем его, ушло в прошлое, а пятно приближалось — чудовищем, жутким колоссом, сложившимся из густейшего мрака. Словно во сне скользило оно… адовой пеленою. Страх и трепет охватили меня — и новое удивление.

Зеленые сумерки, что царили вокруг несчетные миллионолетия, начинали уступать непроницаемому мраку. Недвижный, оглядывался я окрест. Столетие пробежало — а мне лишь казалось, что вдали изредка вспыхивают мрачные красные сполохи.

Я усердно глядел, и, наконец, сумел заметить округлые силуэты миров, на которых под черными облаками багрянело тусклое пламя. Из небесного мрака приближались они ко мне. Вот и они уже сделались яснее для моего зрения. Я видел их… отчетливо видел: кровью отливающие шары, размером подобные тем сферам, что когда-то прошли передо мной. И мимо меня. Странное смятение неторопливо охватило мою душу. Я познал отвращение… ужас! Эти миры внушали мне только подобные чувства — скорее знанием сердца, а не доказательствами разума.

Некоторые из мимолетных миров казались мне ярче, и вдруг с одного из них на меня поглядело лицо. Человеческое, но такой мукой были искажены черты его, что я не мог отвести глаз. Я не знал еще, что возможна такая тоска. И то, что остальные шары вокруг оставались безликими, лишь увеличивало ее. Долго видел я это лицо, наконец, и оно кануло в обступивший мрак. Потом я видел и других — с той же безнадежной мукой на слепых лицах…

Долго двигалось время, и, наконец, осознал я, что нахожусь ближе к мрачным шарам, чем это было прежде. Это вселило в меня тревогу, хотя теперь я уже не так сильно боялся этих странных шаров, ибо сострадание к скорбным узникам смягчило мой страх.

Меня увлекало к кровавым сферам, — сомнений уже не оставалось, — и вот я уже плыл между ними. Она из них все приближалась, и я не мог избегнуть ее. Через какую-то минуту она оказалась совсем рядом, и меня вовлекло в кроваво-красную мглу. Та вдруг разошлась, и подо мной оказался беспредельный простор Равнины Молчания, а над нею царили те же уныние и тишина, что так поразили меня во время предыдущих скитаний. Наконец, из рудой мглы выросли могучие пики гор, разошедшиеся амфитеатром, где немыслимо давно были явлены мне ужасы, лежащие в основе многих вещей, где, безмолвный и громадный, высится тот таинственный дом, подобие которого на глазах моих было пожрано пламенем ада, прежде чем слились в поцелуе Земля и Солнце, где наблюдают за ним немые боги.

Гребень горного амфитеатра я заметил задолго, но нижняя часть его проступила нескоро. Возможно, мешала жуткая ржавая мгла, обволакивавшая поверхность равнины. Впрочем, наконец, я увидел их.

Через какое-то время я оказался уже возле гор, вершины теперь нависали над моей головой. И великое ущелье разверзлось передо мною… не желая того, я стремился к нему.

Наконец я очутился на просторной арене… милях в пяти высился дом, огромный, чудовищный и молчаливый, находящийся в самом центре колоссального амфитеатра. Я отметил, что дом вовсе не переменился… словно бы я только вчера побывал здесь. Вокруг суровые темные горы хмурились и молчали.

Вдалеке от меня — по правую руку — высился колоссальный силуэт ослоголового бога. Над ним в тысячах фатомов над моей головой из кровавой мглы вздымался жуткий силуэт богини. Слева я увидел чудовищную безглазую тварь, серую и не познаваемую взглядом. Еще дальше на узком карнизе нежился фиолетовый вурдалак — мерзкое пятно, гнусным своим цветом выделявшееся на фоне темных гор.

Медленно плыл я через огромную арену. И различал над собою прочие ужасы, что населяли высоты.

Постепенно я приблизился к дому, и мысли мои вернулись назад через пропасть неисчислимых лет. Вспомнился призрак этого дома. Немного времени миновало, и стало заметно, что меня несет прямо к безмолвной каменной громаде.

Тут я как бы онемел, словно исполнился полного безразличия, лишившего меня страха, без которого нельзя было приблизиться к этой огромной башне. И я спокойно взирал на нее, как ожидает бедствия человек, одурманенный клубами табачного дыма.

Скоро я уже оказался так близко к дому, что был способен различить во множестве детали его. И чем больше смотрел я, тем более подтверждалось впечатление тождества прежнего обиталища моего и этого дома. Ни в чем кроме размера не мог я увидеть отличий.

И вдруг великое изумление наполнило мою душу: позади дома, против двери в кабинет, я увидел возле порога огромный камень, по размеру и цвету в точности похожий на тот, что сбросил я в битве своей с порождениями Ямы.

Я подплывал ближе, и удивление мое увеличивалось — дверь была частично сорвана с петель… точно так Свинорылы вдавили внутрь дверь моего кабинета. Одна за другой сменялись думы, и я начинал уже подозревать, что нападение на этот вот дом может иметь куда более глубокий смысл, чем смел я прежде предположить. Я вспомнил вдруг, что давно, еще в земные дни свои, успел заподозрить, что дом мой необъяснимым образом связан с огромным сооружением, расположенным в загадочном Амфитеатре между гор, поднимающихся посреди неизмеримой равнины.

Но теперь я счел прежние свои подозрения излишне робкими. С нечеловеческой ясностью ощущал я, что отраженная мной атака таинственным образом связана с нападением на это сооружение.

Со странной непоследовательностью мысли мои немедленно отклонились в сторону — к странному материалу, из которого был сооружен дом. Как я упоминал прежде, он имел глубокую зеленую окраску. Но теперь, оказавшись ближе, я заметил, что она словно трепещет — подрагивает и исчезает, как светятся пары фосфора, если в темноте потереть им руку.

Наконец, внимание мое привлек к себе огромный вход. Тут я впервые по-настоящему испугался: огромные двери вдруг распахнулись, и, беспомощный, я вплыл внутрь. Внутри царила тьма… черная, осязаемая. Едва я пересек порог, двери мгновенно захлопнулись, оставив меня без света.

Долго парил я во тьме, ни разу не шевельнувшись. И потом заметил, что двигаюсь снова, но куда — трудно было понять. Вдруг откуда-то снизу донеслось до меня неразборчивое бормотание, это смеялись Свинорылы. Хохот их смолк, и ужас наполнил последовавшее молчание.