Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с Фабианом поженились в 1945 году после почти пятилетней помолвки, в течение которой предполагалось, что отношения у нас сугубо платонические, однако я уже давно девственницей не была; невинность я потеряла случайно во время очередных кувырканий с Фабианом. Я обнаружила это вечером, увидев испачканные кровью трусы, хотя менструации у меня не было, но промолчала и ничего не сказала Фабиану. Не спрашивай меня почему, Камило. Наши безумства продолжались, как прежде: полуодетые, смущенные, испуганные, мы возбуждали друг друга, в конечном итоге Фабиан торопливо делал свое дело и раскаивался, а я чувствовала разочарование. С тех пор как я переехала в Сакраменто, виделись мы гораздо реже. Он останавливался в отеле, где мы могли бы встречаться, если бы он позволил. В постели в хорошем отеле мы бы занялись любовью со всеми предосторожностями и с презервативом, доступным любому мужчине. Женщинам их не продавали. Нам приходилось держать ухо востро: если бы Хосе Антонио что-то заподозрил, он бы меня убил, о чем не раз предупреждал. Он говорил, что мой долг заботиться о его чести и чести семьи, но когда я спросила, какая связь между его честью и моей девственностью, он возмутился:
— Какое нахальство! Это Тереса забивает тебе голову всякими идеями?
В некотором смысле брат происходил прямиком из каменного века, хотя вряд ли бы он попытался осуществить свою угрозу. В глубине души он всегда был добрым малым.
Позволь мне сделать небольшое отступление, Камило, и рассказать немного о противозачаточных средствах; впрочем, вряд ли тебе интересна эта тема. Маме пришлось родить шестерых детей и перенести несколько выкидышей, пока она не воспользовалась методом, рекомендованным первой женщиной-гинекологом в стране, которая распространяла эту информацию, рискуя быть отлученной от церкви и арестованной властями. По инструкциям из ее брошюры, которую мама изучала потихоньку от мужа, перед половым актом следовало сделать спринцевание с глицерином, а после — перекисью, смешанной с теплой водой; для этого существовали специальные приспособления, которые она прятала в шляпной коробке. Мама знала, что Арсенио дель Валье, который женился на ней, чтобы повысить престиж своей фамилии, породив на свет как можно больше потомков, хватил бы удар, если бы он узнал о содержимом коробки. Я часто слышала, как он рассуждал о священном долге женщины рожать здоровых детей, как это делала наша мама. Когда я объявила, что наконец-то выхожу замуж, тетушка Пия вручила мне устройства для спринцевания, завернутые в газету, и, обмирая от стыда, шепотом объяснила, как их использовать.
Наконец у меня закончились отговорки, чтобы и дальше тянуть со свадьбой, и мы объявили, что женимся в октябре, не подозревая, что мировая война закончится на месяц раньше. Обычно свадьбу устраивала семья невесты, но Шмидт-Энглеры, сделав все возможное, чтобы нас не обидеть, настояли на торжестве в отеле «Бавария». Их социальный и экономический уровень был несравнимо выше нашего.
Тетушки смахнули пыль с ножной швейной машинки и кинулись дошивать мое приданое; им помогала Лусин-да, которая больше не разъезжала верхом по окрестностям, обучая ребятишек, потому что в семьдесят с лишним лет здоровье не позволяет трястись в седле, говорила она. Они вышили на простынях инициалы жениха и невесты, подготовили скатерти разных размеров, но я категорически отказалась ушивать мамино подвенечное платье, которое хранилось в коробке с нафталином с конца прошлого века. Я хотела собственное платье, без всех этих кружев цвета сливочного масла. Мисс Тейлор купила в столице модный свадебный наряд и отправила мне поездом. Платье из белого атласа без кружев и вышивок было выкроено по косой, чтобы подчеркнуть фигуру, на голове у меня красовалась шляпка, придававшая мне сходство с медсестрой.
Мы обвенчались в очаровательной церкви, построенной первыми немецкими иммигрантами. Я шла под руку с Хосе Антонио — он единственный из моих братьев присутствовал на церемонии, — а тетушки обливались слезами от переполнявших их чувств рядом с Ривасами. Торито. Факундой, мисс Тейлор, Тересой и жителями Науэля. Итак, с одной стороны свадебного кортежа стояла семья и друзья жениха — высокие, блистательные и разодетые, с другой — мои родные и знакомые, выглядевшие куда скромнее.
Неожиданно приехал Марко Кусанович, которому в ту пору было уже под шестьдесят; он вел отшельнический образ жизни, и виделись мы редко. У него была спартанская квартира в Сакраменто, нужная, чтобы присматривать за фабрикой, но при малейшей возможности он уезжал побродить по сосновым плантациям, которые мы посадили, чтобы получать древесину, не вырубая местных лесов, или на лесопилку в горах, где чувствовал себя как дома. Ему было плевать на управление, бухгалтерский учет и прибыль компании; брат, если бы не поклялся вести дела честно, легко мог бы его обмануть.
Марко отрастил пышную библейскую бороду и носил охотничий костюм, хотя в жизни не убил даже зайца. Он привез мне в подарок скульптуру из камня, вырезанную собственными руками, в тот день мы узнали об этом его таланте, который он так тщательно скрывал. Еще мы узнали, что у него есть сын четырех или пяти лет, появившийся в его жизни довольно поздно. Мать ребенка, молодая индианка, получила среднее образование, работала на текстильной фабрике и воспитывала мальчика, пока ему не придет пора поступить в хорошую школу. Марко его признал своим, мальчика звали Антон Кусанович, и, по словам его отца, он был очень умен.
— Я дам ему самое лучшее образование, я и сейчас их с матерью обеспечиваю, — сказал он.
Окончание войны, поражение Германии и смерть Гитлера висели над головами немецких колонистов, подобно черному облаку. Но никто не упомянул об этом на нашей свадьбе. Симпатии к оси или союзникам разделили людей на два лагеря и провоцировали неприятные дискуссии, которых мы избегали в течение шести лет, не хватало еще испортить этими разговорами свадьбу. Жители Науэля не особо интересовались войной в Европе, она была слишком далеко и их не касалась, но война беспокоила Ривасов, моего брата, мисс Тейлор и Тересу. Второго сентября мы отпраздновали