Вокруг собралась толпа. Подъехала машина, и через несколько минут мы очутились в госпитале.

У моего тезки оказался тяжелый ушиб позвоночника, у меня — обеих ног: долго не мог ходить. Пролежали около месяца. Расследование катастрофы установило, что мотор отказал не по нашей вине.

Я снова в строю, снова учу и учусь.

16. В Москву!

Мы с глубоким волнением следим за Сталинградской битвой. Все наши помыслы и разговоры — о Сталинграде. В небе над волжской твердыней идут ожесточенные воздушные бои. Они начинаются с рассвета и длятся до темноты.

У меня такое горячее желание стать участником Сталинградской битвы, так сильна ненависть к врагу, так много во мне сил, а я должен быть только наблюдателем! До каких же это пор?

Я понимаю, как нужен сейчас каждый инструктор, как важно выпускать для фронта хорошо подготовленных летчиков, но все мои помыслы — на фронтовых аэродромах, в небе над Волгой.

Однажды я возвратился с тренировочного полета. Жара стояла невыносимая.

— Пошли купаться! — позвал меня Усменцев.

Только мы собрались пойти к арыку, протекавшему между высокими тополями возле аэродрома, как ко мне подбежал техник

— Вас вызывает комэск

— Ну, подожди, сейчас вернусь! — крикнул я Грише.

В дверях сталкиваюсь с командиром звена другого отряда — лейтенантом Петро Кучеренко. Он спокойный, выдержанный, скромный летчик. Говорит с расстановкой, ходит, словно обдумывая каждое движение. Его тоже вызвал комэск.

Входим вместе. Докладываем. Командир эскадрильи встает и пристально смотрит на нас. Ну, думаю, сейчас начнет отчитывать за что-нибудь. Командир постоял молча и медленно произнес:

— Да, я знаю, вы летчики неплохие, не подведете нас на фронте. Оба отправляетесь по вызову в Москву. Выезд завтра утром.

Наконец-то! Мне даже не верилось.

Командир пожал нам руки, и мы вышли. Весть уже облетела аэродром, и ребята ждали нас у дверей. Тут и мой друг — Гриша Усменцев. Я бросился его обнимать:

— На фронт еду, Гришка!.. Ущипни меня, может, я сплю!..

Вечером ребята нас провожали. Мы собрались на дому у Кучеренко — он был женат. Мне стало не по себе, когда я посмотрел на маленькую дочку Петро, на заплаканное лицо его жены. Петро озабоченно и ласково поглядывал на нее и подмигивал нам: «Вот, мол, ребята, расстроилась жинка, вы ее подбодрите».

Утром я вскочил раньше всех. Сегодня в Москву! Говорили, что оттуда — прямо на фронт.

Пришел Петро. Его провожали жена и маленькая дочка.

Машина уже ждала. Ребята окружили нас, отъезжающих, тесным кольцом. Усменцеву, Панченко, Коломийцу, Федорову командир эскадрильи разрешил проводить нас до города.

Петро поцеловал девочку:

— Ну, расти, дочка, да отца не забывай. До свиданья!

Его жена старалась улыбнуться, но у нее по щекам катились крупные слезы.

— Товарищи, пора ехать, — сказал командир. Мы стали торопливо прощаться и влезли в машину. Тронулись. Петро вскочил уже на ходу. Мы сделали вид, что не замечаем его волнения. Ребята бежали за машиной и кричали:

— Бейте врага! Покрепче!

Машина завернула за холм, и аэродром исчез из виду.

Петро стал к нам спиной, опершись о крышку кабины. Мы притихли.

— Да, чтобы не забыть! — вдруг сказал Федоров, протягивая мне свою карточку. — Это тебе на память.

Я взял карточку и громко прочел надпись на обороте: «Помни угол дома и никогда не теряйся! Тезка Федоров».

Ребята засмеялись, и грустное чувство, охватившее нас при расставании Петро с женой, быстро рассеялось.

В городе мы направились к штабу училища и там встретили ребят из других эскадрилий. Нас собралось восемь человек Знал я всех лишь в лицо — встречались, когда училище находилось на Украине.

Друзьям по аэродрому надо было возвращаться. Прощались долго и шумно. Гриша тряс мне руку и твердил:

— Ты только пиши, как собьешь самолет. Сразу напиши, слышишь?

1. Новый друг

Мы ехали по тем местам, по которым год назад двигался наш эшелон с запада на восток. На полке против меня устроился старший сержант из другой эскадрильи — Леня Амелин. У него веселые серые глаза и хорошее, спокойное лицо. Он высок, чуть сутуловат, говорит медленно, двигается плавно и с виду не похож на летчика-истребителя. Но это только так кажется. На фронте он проявил себя отважным истребителем.

Мы с Леней быстро сдружились. У нас оказалось много общего во вкусах, интересах. Он, так же как и я, рвался в бой. Ребята говорили, что Леня хорошо владеет техникой пилотирования. Но как все мы будем пилотировать в бою? Мы еще не знали боевых качеств друг друга, не знали еще и самих себя. С некоторым беспокойством я думал о Петро: он был тяжелодум, а в бою необходима быстрота реакции. Правда, в воздухе человек меняется. В бою человек становится ловким и смелым, обретает качества, которых до войны он никогда не имел. Мы говорим об этом всю дорогу — горячо, страстно, споря друг с другом.

Переезжая Волгу, я думал о том, что она несет свои почти скованные льдом воды туда, к героическому Сталинграду, и что, может быть, на днях и я буду там…

Поезд идет по территории, которая ночами затемняется. В глубоком тылу мы отвыкли от затемнения. Нам рассказывали, что над некоторыми станциями по ночам рыскали немецкие самолеты, иногда бомбили.

7 ноября мы сидели в поезде и очень жалели, что не попали в этот день в Москву.

2. Слова вождя

Подъезжая к столице и глядя в окно на подмосковные дачные места, я испытывал необычайное волнение… Москва… Столица… Сколько я мечтал о ней, сколько думал о ней в тревожные дни 1941 года!..

Мы приехали 8 ноября, в морозный, ясный день. В высоком здании вокзала находились почти одни военные. Нам с Леней очень хотелось послушать рассказы молодого фронтовика, вокруг которого собралось несколько человек Но сопровождающий, присланный за нами с пункта сбора летно-технического состава, повел нас в метро. Чуть растерявшись, мы вошли в светлый подземный зал, сели в поезд и как завороженные смотрели на мелькающие станции.

…В зале пункта сбора летно-технического состава много боевых летчиков. Но встречается и молодежь вроде нас. Летчики рассказывают о воздушных боях: одни только что прибыли с фронта, другие — из госпиталей. Мы с Леней стоим в сторонке у окна и слушаем.

— Внимание! Сейчас вас ознакомят с докладом и приказом народного комиссара обороны товарища Сталина, — объявляют нам.

Все встают. В торжественной тишине вслушиваемся в каждое слово исторического доклада.

«…Какую главную цель преследовали немецко-фашистские стратеги, открывая свое летнее наступление на нашем фронте? Если судить по откликам иностранной печати, в том числе и немецкой, то можно подумать, что главная цель наступления состояла в занятии нефтяных районов Грозного и Баку. Но факты решительно опровергают такое предположение.