Я представляю себе эту картину. Авенир едет верхом, во главе маленькой колонны, поглаживая рукою копье, то самое, что он вонзил в живот Асаилу, сыну Саруи, а время от времени, когда тропа немного расширяется, как это бывает на горных тропах, или разветвляется, чтобы вскоре снова соединиться, едет вровень с колонной; Михаль, молчаливая, напряженно выпрямившаяся (я всегда представляю ее себе именно так, с очень прямой спиной), восседает на спокойной ослице, которую специально для этого послал Давид. Не ищите эту ослицу в Библии, ее там нет, но я не сомневаюсь, что она была и что это была очень спокойная ослица, Давид не допустил бы, чтобы Михаль ехала на первом попавшемся осле и, уж конечно, не шла пешком, ведь он потребовал, чтобы ее вернули, потому что она была дочерью царя, а теперь будет женой царя. Такой женщине положено восседать только на ослицах из дворцовых конюшен, и этот приказ надлежит не только выполнить, но выполнить так, чтобы видели все.

Несколько всадников и пеших солдат охраняют Михаль, а позади, на расстоянии, которое то сокращается, то увеличивается по воле Авенира, бредет Фалтий, ограбленный супруг. Он не осмеливается подойти слишком близко или поднять глаза и, уж конечно, не пытается прикоснуться. Все молчат. Приказ и вся ситуация в целом никому не доставляют удовольствия. Слышны только сдавленные, нескончаемые всхлипывания Фалтия да четкое, приятное постукивание копыт по каменистой тропе.

Сколько тут любви, как мало уже осталось от стыда и какая ужасная беспомощность — и при этом ни слова о самой Михаль, которая знает, что в эту минуту ее отнимают у мужчины, который любил ее больше, чем любили любую другую женщину в Библии, и возвращают к мужчине, который никогда ее не любил и не любит сейчас. К Давиду, которого она любила раньше и, возможно, все еще любит.

Она едет, напряженно выпрямившись, не оборачиваясь, молча. Ни слова, ни вздоха, ни всхлипа.

«Ступай назад!» — велит Авенир.

И она не видит, как Фалтий останавливается, и не чувствует его взгляда, дрожащего на ее спине, как солнечный зайчик. Она не оборачивается даже тогда, когда он, опустив голову, поворачивает назад, чтобы вернуться к своему опустевшему дому. Целый роман свернут здесь в одном библейском стихе, и, когда чуткий читатель читает его, роман этот раскрывает перед ним свои страницы, и они листаются и листаются в его сердце. Одна за другой.

Первая профессия, упоминаемая в Библии, — профессия Авеля, сына Адама и Евы, о котором сказано, что «был Авель пастырь овец», то есть пастух (Быт. 4, 2). Сразу затем, в той же фразе, упоминается и первый земледелец — им был брат Авеля Каин. За ними, незадолго до конца той же главы, появляются еще трое «первых» — скотовод Иавал, который назван «отцом живущих в шатрах со стадами», музыкант Иувал — «отец всех играющих на гуслях и свирели» и кузнец Тувалкаин, которого Библия именует «ковачом всех орудий из меди и железа». Иувал и Тувалкаин представляют для нас особый интерес — это первые люди, наделенные профессиональными знаниями, творческими способностями и созидательным талантом, которых не было у их предшественников. Они первыми вырвались из описанного в первой главе Библии скучного круга человеческого существования, сводившегося к власти над животными и растениями и к аппетитному их пожиранию.

Тувалкаин был отцом человеческой технологии, а Иувал — первым артистом (я лично рад, что речь идет именно о музыке), и оба они подарили нам фантазию, творчество, взволнованность, взлет над тем примитивным существованием, которое Бог назначил людям при их сотворении.

Далее, уже после потопа, упоминается первый охотник — царь Нимрод и первые строители — люди, возводившие Вавилонскую башню. Затем, в связи с приходом Авраама в Египет, упоминается еще один вид профессионалов, без которых никак нельзя обойтись: «вельможи фараоновы», то бишь министры, и только после всех вышеперечисленных появляется, наконец, и та профессия, которая почему-то считается древнейшей, — проституция. Само слово «проститутка», или «блудница», появляется первый раз в связи с Диной, дочерью Иакова, а потом в связи с Фамарью, женой Ира, и, дабы снять этот навет с их доброго имени, подчеркну, что обе они проститутками на самом деле не были. Братья Дины, объясняя свою страшную месть за ее изнасилование, всего лишь сравнили ее с блудницей, сказав: «А разве можно поступать с сестрою нашею, как с блудницею!» — а овдовевшая Фамарь лишь нарядилась блудницей, да и то потому, что хотела забеременеть от своего тестя Иуды, чтобы продолжить его род (Быт. 38).

В истории продажи Иосифа в рабство впервые появляются купцы, а потом, уже в рассказе о жизни Иосифа в Египте, упоминаются различные чиновники, жрецы и советники. Сам Иосиф получает звание «второго после фараона», то есть «вице-фараона», и он же впервые упоминает ту профессию, о которой я хочу поговорить подробнее, — профессию «соглядатая», то есть лазутчика, разведчика или шпиона.

«Вы соглядатаи, — обвиняет Иосиф своих братьев, когда те приходят в Египет в голодные времена, — вы пришли высмотреть наготу земли сей!» (Быт. 42, 9).

Мы понимаем отсюда, что шпионаж — это тоже древняя профессия, если уж она была так хорошо известна, а значит, и распространена на Ближнем Востоке даже в те времена, и что лазутчики и шпионы уже тогда занимались тем же, чем они занимаются сегодня: тайным собиранием информации. Библейский язык Иосифа использует для описания их деятельности красивый эротический образ — лазутчики приходят «высмотреть наготу земли», то есть раскрыть нечто запретное для обозрения. Подсматривание и обнажение наготы обычно связаны в Библии с сексуальным контактом, который, как нам уже известно, именуется также «познанием». Выходит, и у шпионажа есть прямая связь с познанием (то есть опять-таки с информацией), и это подтверждается словами Иоава, сына Саруи, который обвинил Саулова военачальника Авенира, сына Нирова, в шпионских намерениях, уверяя Давида, что визит Авенира в Хеврон имел целью «узнать выход твой и вход твой» (2 Цар. 3, 25). В наше время это узнавание, или познание, уже спряталось внутрь сухого слова «разведка», но приятно вспомнить его первые шаги.

Шпионаж, разведка (а также контрразведка) упоминаются в Библии и во многих других местах. Так, в те дни, когда колено Дана искало себе удела, «послали сыны Дановы […] пять человек, мужей сильных […] чтоб осмотреть землю и узнать ее» (Суд. 18, 2). Много позже аммонитяне заподозрили дипломатическую делегацию Давида, что она прибыла к ним исключительно затем, «чтобы осмотреть город, и высмотреть в нем, и после разрушить его» (2 Цар. 10, 3). Да и сам Давид занимался шпионажем и разведкой, когда следил за передвижениями Саула, который преследовал его в пустыне. А позже, убегая от взбунтовавшегося Авессалома, он сам оставил в Иерусалиме тайного агента. В памяти читателей наверняка сохранились и те два шпиона, которых Иисус Навин послал в Иерихон и которые спрятались в доме блудницы Раав, но о них я расскажу чуть позже.

Однако самые-самые знаменитые из всех библейских шпионов — это, несомненно, те двенадцать лазутчиков, которых Моисей послал со стоянки в пустыне Фаран (нынешний Южный Негев, в северной части Синайского полуострова), чтобы «высмотреть» землю Ханаанскую. Причем их поход — не только самая знаменитая и подробно описанная, но и самая первая в истории провальная шпионская операция. Рассказ о ней стоит перечесть внимательно — он проливает свет на некоторые профессиональные стороны шпионского ремесла, а заодно — и на запутанные отношения между политиками и профессионалами во все времена и в любых местах