Ровно через неделю, перед выходными Владимир Иванович позвонил своей бывшей жене, влюбившейся в него до беспамятства, во второй раз и уже уверенным, искренне весёлым голосом (без какой бы то ни было нарочитости и наигранности) воскликнул:

– Зинульчик! Как дела? Что делаешь сегодня, завтра?

– Ах, Володенька! Что я могу делать? Так, по дому колгочусь... – молвила Зинаида, а сердце её забилось, подобно набату.

– К Аврику не поедешь?

– Да надо бы, – рассеянно проговорила она, но влюблённой женщине в самом соку было не до Аврика.

– Так, может, вместе и съездим? – предложил Гаврилов.

– Ты что, с ума, что ли, сошёл?! – взбунтовалась она. – Зачем мы вдвоём-то поедем? Ребёнок ещё подумает, что мы сойтись решили!

– Да, Зинульчик, ты права, ты права, я об этом как-то не подумал! А ты со мной и вправду сойтись не хочешь? Нет? А?

– Ты что, Гаврилов! Ты думаешь, что говоришь-то?! – взревела Зинаида. Сказать по правде, предложение бывшего супруга испугало её – она живо представила себе Генечку – как тот приходит из армии, радостный влетает домой, а дома сидит ненавистный ему «Мефистофель». Но с другой стороны, Гавриловой польстило то, что супруг, как и двенадцать лет назад, добивается её расположения.

– Нет. Ну ладно! Стало быть, к Аврику я поеду один! – отрезал Владимир Иванович, и Зинаида, почувствовав, что возлюбленный сейчас швырнёт трубку, успела выкрикнуть:

– Когда, когда ты к ней собрался?

– Не знаю – завтра, послезавтра! Т-п, т-п, т-п, т-п, т-п! – Тук, тук, тук, тук, тук. – Не знаю! – раздражённо прогремел он.

– Н-да, – протянула Зинаида и, краснея, с большой осторожностью и трепетанием в сердце спросила: – А что ты сегодня делаешь?

– Ничего, Зинульчик, не делаю! Я ведь птица вольная! Как это у Пушкина-то, помнишь? Мы вольные птицы: пора, брат, пора! Туда, где синеют морские края, туда, где гуляем... лишь ветер да я! – высокопарно процитировал Гаврилов, а у Зинульчика сердце так и оборвалось: «Не придёт», – с ужасом подумала она. – А чего ты хотела? А? – хитро спросил он. – Зин! Может, я это... Приеду? – неуверенно спросил Владимир Иванович.

– Ага, ага, приезжай, – едва не лишившись чувств, закивала Зинаида Матвеевна.

В ту ночь Гаврилова снова ощутила то неземное блаженство, о котором грезила всю рабочую неделю, – она, забыв себя, парила где-то высоко-высоко, в эмпиреях. Опять были опрокинуты на пол семь пожелтевших костяных слоников, а кровать жалостно стенала аж до четырёх утра.

С тех пор встречи бывших супругов-любовников стали не то что бы регулярными, а повторяющимися. Зинаида Матвеевна несколько успокоилась, зная, что сегодняшнее испытанное ею наслаждение – не последнее в её жизни, что оно обязательно повторится – пусть не через неделю, а спустя месяц, но оно непременно, непременно случится вновь. И тут женщина осознала, что ей есть ради чего ходить по этой земле, дышать московским воздухом, работать на часовом заводе, воспитывать дочь, поддерживать сына, питаться, одеваться, смеяться и т.д. и т.п. Тут надо сразу заметить, что постразводный роман этих двоих длился практически до гробовой доски, если не считать тех периодов, когда Владимир Иванович увлекался какой-то очередной «прэлестью» или в очередной раз женился. И все были довольны: Аврора могла видеться с отцом, Геня, придя из армии, был твёрдо уверен, что его маманя окончательно и бесповоротно порвала с «Мефистофелем», сама же Зинаида Матвеевна и помыслить не могла, что у Гаврилова помимо неё может быть какая-то другая женщина, поскольку если своими глазами не увидишь, не поверишь, а увидеть, что творится иной раз в комнате её бывшего мужа, не представлялось ни малейшей возможности.

Но как бы то ни было, Гаврилов всегда возвращался к Зинульчику. И представьте! Об их связи не знала ни одна душа – даже Аврора не подозревала об этом! Только спустя много лет, когда уже ни того ни другого не стало на этом свете, всё раскрылось – любовники писали друг другу душещипательные эпистолы и хранили их в жестяных коробках из-под конфет.

«После окончания второго класса я уехала отдыхать в пионерский лагерь „Орлёнок“, что под Зеленоградом», – выпив крепкого кофе со сдобной булкой, напечатала Аврора Владимировна. С тех пор, как она начала своё жизнеописание, прошло полгода – деревья за окном сменили золотые наряды на белые пушистые шубы, потом, сбросив их, оделись в нежно-зелёное кружевное одеяние... Но в жизни нашей героини ничего, ровным счётом ничего не изменилось. Сергей Григорьевич жил в Кочанове, выдвигая одни и те же претензии жене раз в неделю, когда выезжал на своей колымаге – старом «жигулёнке» цвета баклажан за покупками в ближайший посёлок городского типа.

– Когда ты приедешь?! – возмущается он. – Жена ты мне, в конце-то концов, или кто?

– Сам приезжай! Я не могу! Я занята! Я пишу книгу! Мировой бестселлер! Я буквально прикована к столу!

– Откуйся! – теряя самообладание, кричала её половина и злобно бросала трубку.

Дочь Авроры Владимировны – Арина вовсю репетировала «Горе от ума» и так вошла в роль Чацкого, что говорила с матерью исключительно заученными крылатыми фразами из оной комедии.

Аврора Владимировна оторвалась от ноутбука, и перед глазами возникло как наяву то дождливое утро середины июня. Она одна в лагерной больничке, лежит на пружинистой железной койке (Аврора накануне промочила ноги и заболела). За окнами серо, то ли потому что ещё раннее утро, то ли от непогоды – ливень хлещет уже четвёртый день и не думает прекращаться.

«Я сквозь сон чувствую на себе чей-то взгляд – открываю глаза и вижу перед собой отца, – словно боясь потерять в своей дырявой голове воспоминание, застучала Аврора Владимировна по клавиатуре. – Отец сидит на стуле, весь вымокший до нитки, в сером плаще, с растрёпанными волосами и разбитой в кровь губой. Он держит в руке огромный булыжник.

– Папа! Папочка! Ты как сюда попал? Как тебя пустили? – говорю я и бросаюсь к нему на шею.

– Как, как! Вон в окно влез! Выехал вчера днём – так по тебе соскучился! Шёл полем от самой станции... – отвечает он.

– Что? Всю ночь?

– Да падла одна по дороге попалась! Вот, – и он указал на разбитую губу.

– Ты дрался? – Я ужасно испугалась.

– Пришлось морду набить. Так с булыжником и шёл. Устал, прилёг и проспал на стоге сена до утра почти.

Что там было на самом деле, я так никогда и не узнала. Через полчаса в палату вошла медсестра, и отец сцепился с ней, за что был выгнан со скандалом», – написала она, и мысль её перепрыгнула вдруг назад, вернувшись к бракоразводному процессу родителей. Автор же о разводе Зинаиды Матвеевны с мужем всё рассказал, и посему будет целесообразнее оставить на некоторое время Аврору Владимировну «буквально прикованной» к кухонному столу и продолжить повествование, начатое им самим.

Только по возвращении Гени из армии Аврора поняла, что жила эти три года, как в раю, она постигла тогда смысл выражения – «кататься, как сыр в масле».