к рассмотрению последствий того, что намереваемся сделать. Некоторые видные люди высказывали опасение, будто восстановление в Европе монархии может привести к тому, что новоустановленный строй окажется опасным для свободы и счастья своих подданных, а также для безопасности других государств. А потому они считают, что следует несколько видоизменить эту монархию. И эти люди слишком значительны, как по силе своего ума, так и по положению, а заодно и по моему к ним уважению, чтобы пропустить их слова мимо ушей.

Что касается государственной мощи Франции и ее роли в международных отношениях, то, хочу признаться, мне кажется, что они находятся в страшном упадке. Несомненно, близость Франции делает ее естественным и подходящим объектом нашей зависти и осмотрительности вне зависимости от формы ее правления. Но есть серьезная разница между стремлением к защите собственных интересов и стремлением к полному уничтожению Франции. Если бы на карте было всего две страны, то, признаюсь, такая политика могла бы оправдать желание ослабить нашего соседа до уровня частичной или полной от нас зависимости. Но европейская политическая система многогранна и невероятно сложна. Сколь бы опасной с этой точки зрения ни была для нас Франция, она не настолько опасна для остальных государств. Наоборот, я твердо уверен, что свободу в Европе нельзя уберечь, иначе как сохранив Францию великой и обладающей весом державой. Нынешний план, очевидно, одобряемый нашим монархическим союзом или, по крайней мере, двумя его ведущими лидерами, подразумевает совершенное уничтожение ее мощи. Ибо Великобритания хочет полностью лишить ее колоний, международной торговли и военного флота. Австрия же собирается отторгнуть ее пограничные области от Швейцарии до Дюнкерка. Они также хотят создать в ней слабое марионеточное правительство, заставив его силой оружия других стран и не ориентируясь на естественные интересы самого королевства вести такую внутреннюю политику, которая бы позволила надолго сохранить то шаткое положение, что есть и при якобинстве, когда неясны права собственности, а это неизбежно приведет к разрушению и дестабилизации управления страной, буквально его аннулировав или же отбросив обратно в состояние нынешнего хаоса. А нет более ужасного положения для страны, чем это. Государство, имеющее выход к морю, но не имеющее ни военного флота, ни возможности вести международную торговлю! Континентальная держава, не имеющая буферных областей на тысячи миль и при этом окруженная мощными, воинственными и амбициозными соседями! Возможно, Франция согласится с потерей колоний и способности вести международную торговлю, но от обеспечения собственной безопасности она не откажется. Если же, вопреки всем ожиданиям, имея столь слабое и никудышное правительство, в этой стране останется хоть капля прежней энергии, то она предпримет все, чтобы восстановить безопасное для себя положение, что повлечет за собой столетнее кровопролитие в Европе. Чего Франции стоило заполучить эти пограничные области? Чего будет стоить их возвращение? Австрия думает, что отсутствие буферных областей не позволит Франции защитить Нидерланды. Но без нормального пограничья Франция не сможет даже защитить саму себя. А вот та же Австрия в Нидерландах крепко держалась сотню лет и никогда не лишалась тех территорий вследствие войны, не будучи уверенной, что по достижению мира они будут ей возвращены. Все недавние угрозы ее безопасности никак не связаны с властью или амбициями короля Франции. Ибо они исходят из ее собственной плохой политики, разложившей все ее города и разобщившей всех ее подданных якобинскими новациями. Она губит собственные города, но при этом говорит: «Отдайте мне пограничные области Франции!». Но если мы вне зависимости от возможных исходов для самой Франции, прикрываясь словами о международной безопасности, возвеличим Австрию, то тем самым вызовем недовольство и тревогу со стороны Пруссии. Столь протяженное пограничье, отторгнутое от этой страны и отделенное от основной части Австрии, окажется ненадежным, если не воспользоваться средствами баварского курфюрста (курфюрста Пфальца) и других немецких князей или же не затеять предприятие, которое снова содрогнет империю.

Зайдем с другой стороны и предположим, что Франция настолько пала духом, что готова остаться голой и беззащитной на море и на суше. Разве не будет она тогда легкой добычей? Разве другие страны не захотят ею поживиться? Разве одна только Польша достойна расчленения? Нельзя же быть настолько по-детски наивными, чтобы думать, будто амбиции такого рода не могут быть повсеместными и что питать их могут только страны, находящиеся на соответствующих широтах и долготах. Вот потому-то, на мой взгляд, войны будет не избежать. Но я в состоянии себе представить, как могут столкнуться два указанных принципа: австрийские амбиции отрезать от Франции все больше и больше земли и французское нетерпение такого поведения, учитывая разложенное и взрывоопасное состояние страны. При таком конфликте как смогут другие державы остаться в стороне? Разве Пруссия не потребует себе компенсаций? А Австрия? А Англия? Разве удовлетворена она тем, что получила при разделе Польши? Никак нет. Германия должна за нее заплатить, иначе, по закону подлости, мы увидим, как Пруссия объединится с Францией и Испанией, а то и с какими другими странами, для сдерживания Австрии. И может статься так, что Англии еще придется подумать, на чью сторону в этом конфликте встать.

Я отлично понимаю, сколь трудно противостоять тому, что может послужить усилению собственной страны. Но я считаю, что ни одна страна не сможет усилить своих позиций, пока во Франции царит якобинство. Вот когда его не станет, тогда и надо будет серьезно думать, насколько ее ослабление может поспособствовать усилению международной безопасности, которую лично я всегда держу в уме. Помимо сдерживания чужих амбиций, неплохо было бы подумать и о смирении своих. Должен прямо сказать: я боюсь нашей мощи и наших амбиций. Боюсь, как бы ни стали нас слишком бояться. Смешно полагать, что мы – не люди, и что, будучи людьми, мы никогда не станем так или иначе бороться между собой. Можем ли мы сказать, что в этот самый момент каждый из нас не старается стать сильнее? Мы и так уже практически контролируем всю мировую торговлю. Наша империя в Индии – пугающа. Но если случится так, что мы будем управлять не только мировой торговлей, но и сможем без особого труда подчинить собственным капризам торговлю других стран, то, конечно, можно сколько угодно заявлять, будто мы не станем злоупотреблять этой невероятной и доселе невиданной властью. Но все остальные будут думать иначе. И рано или поздно неизбежно случится нечто такое, что сможет нас полностью уничтожить.

Что же касается Франции, то придется признать, что уже довольно долгое время она сохраняла свои территории. Фактически за весь прошедший век, будь то с помощью завоеваний или договоров, она получила меньше земель, чем любая другая континентальная держава. Исключая часть Лотарингии, не помню вообще, чтобы она хоть что-то получала – да, ни пяди. На самом деле присоединение Лотарингии было обусловлено только вопросами обеспечения безопасности границ. Ведь по сути эта территория принадлежала ей и ранее.

Как бы то ни было, я все вышеобозначенное рассматриваю с одной точки зрения: как препятствие в войне с якобинством, которое будет существовать до тех пор, пока союзные державы будут считать его уничтожение второстепенной целью, а думать будут в основном о том, как бы, вооружившись предлогами получения компенсаций и обеспечения безопасности, воевать со всем французским народом ради собственного усиления, руководствуясь простыми принципами наживы – будто и не было никогда в мире никакого якобинства.

Франция настолько далека от того, чтобы представлять угрозу своим соседям, что, как мне кажется, лучшее что все они могут сделать – как и подобает соседям – так это поддерживать тамошнюю монархию. Они будут стеречь ее, а не потрошить. Франция, в нынешнем ее состоянии, крайне опасна; хотя опасность эта исходит не от великой республики, а от самой жуткой шайки грабителей и убийц на свете. Но эта нездоровая сила станет причиной соответствующей слабости страны во время ее восстановления. Ни одно государство еще не испытывало столь основательного