Передернув затвор, лейтенант склонился над умирающим и услышал обрывок прощальной фразы:

– …прости, Виталя… я не со зла… уж такой у меня характер гнилой… был… давай…

Уперев ствол в голову бывшего инструктора, Громов плавно нажал на спусковой крючок… К горлу Виталия подкрался горький комок, а из широко открытых глаз брызнули слезы. Лейтенант порывисто отвернулся, стараясь не показать товарищам минутную слабость.

– Ты плачь, плачь, – послышался у самого уха ободряющий голос Ремизова, – не плачут только манекены и роботы, а ты – человек. И по крови вы с ним были братьями…

Рокот приближающейся моторной шлюпки заставил спецназовцев вздрогнуть.

– Здорово, братки, – донеслось из лодки. – Давайте быстрей. Времени мало.

– Сначала они, – сурово приказал полковник, указывая рукой на остывающие тела товарищей.

Четверо вооруженных матросов подхватили неподвижные тела и аккуратно уложили их на полукруглое дно шлюпки.

Только после этого живые устало опустились на деревянные скамейки быстроходного катера, стремительно понесшегося к едва возвышающейся над водой атомной субмарине.

* * *

Обратный путь на Родину был более прост и скор; офицеров спецназа доставили на подлодке к авианесущему крейсеру, откуда самолетами переправили на островную базу, где их дожидался специальный транспортный борт.

У трапа спецназовцев встретил тот же генерал, который напутствовал их в международном Шереметьеве-2. После приличествующих слов благодарности живым подали черную «Ауди», а цинковые гробы с телами погибших погрузили в микроавтобус.

Машины со спецназовцами ползли в изматывающем дневном трафике со скоростью сонной улитки. Громов неотрывно смотрел в окно – он уже отвык от городской жизни. Москва жила беспечной жизнью уходящего лета. Из динамиков уличных кафе лилась музыка, молодежь у метро пила пиво, с рекламных билбордов на остановках белозубо улыбались красавицы.

– Виталя, тебе куда? – спросил Ремизов.

– Что? – переспросил погруженный в глубокие думы лейтенант. – Извини, командир, не расслышал.

Полковник вяло улыбнулся краешком тонких губ и повторил вопрос:

– Куда тебя везти?

Виталий неопределенно ухмыльнулся и вполголоса назвал адрес невесты.

Спустя час «Ауди» остановилась у знакомой высотки Ласточкиных. Ни с кем не попрощавшись, Громов устало вылез из машины, громко захлопнул за собой дверь и поднялся по пологим ступенькам бетонного крыльца. До слуха лейтенанта донесся тихий окрик:

– Виталя, подожди, – Ремизов торопливо шагал вслед за товарищем, – я с тобой поднимусь.

– Зачем? – искренне удивился спецназовец, но тут же сообразил: – А, это по поводу моей неявки на собственную свадьбу?

Подойдя к знакомой двери, Громов вдавил пластиковую пуговичку звонка. Дверь открыла Вика. Из-за плеча девушки выглядывала голова Калинина.

При виде несостоявшегося мужа девушка лишь хмыкнула:

– Сволочь! Гад! Размазня!

Вика не могла сдержать рвущегося наружу отчаяния. Оттолкнув Ремизова, она влепила Виталику пощечину.

– Вика! Ты что…

– Как ты мог меня бросить? – бесновалась девушка. – Ты хоть понимаешь, в каком идиотском свете ты выставил меня перед всеми? Все собрались, кроме жениха. Трус несчастный!

Вика, заливаясь слезами и обхватив ставшее некрасивым от рыданий личико плотно прижатыми ладошками, смотрела на то место, где только что стоял любимый человек, – ее трепетное тело содрогалось в отчаянном приступе бессильной истерики.

Глядя на девушку, Ремизов и Громов молчали. И тут подал голос Калинин:

– Перестань ты убиваться из-за дерьма. Он не мужчина, а гов…

Договорить Калинин не успел – резко выброшенный кулак взбешенного полковника заткнул ему пасть. Ремизов не остановился бы на этом, но его смутил пронзительный взгляд светло-зеленых глаз Маргариты Витальевны, вышедшей из гостиной на шум разразившегося скандала.

– Эх вы, женщины… Ты хоть знаешь, кто твой Виталик и где он был? – уныло протянул командир спецназа и поспешил за уходящим Громовым.

Произошло то, что в драматургии называется «немой сценой». Вика поперхнулась и нервно вытерла лоб.

Когда отгремели звуки удаляющегося лифта, Калинин, покачиваясь, встал на негнущихся ногах, прошепелявив разбитым ртом:

– Они у меня поплатятся. Да. Я найду на них управу… У меня знакомые в милиции…

Тихий, но отчетливый голос хозяйки квартиры прервал распетушившегося франта:

– Уходи, Аркадий. И больше никогда не показывайся в этом доме.

– Что?

– Что слышал, – резко отчеканила Ласточкина и позвала, обращаясь к рыдающей дочери: – Пойдем, Вика. Свою судьбу ты прошляпила.

Виталий, спустившись во двор, склонился к водителю «Ауди»:

– Браток, дай сигаретку.

Невозмутимый шофер протянул парню пачку «Уинстона».

– Ты же не куришь.

– Надо попробовать…

– А теперь куда? – поинтересовался Ремизов, сочувственно глядя на Громова.

Виталий рассмеялся нервным, коротким смешком и в тон командиру ответил:

– Да вроде больше некуда.

– Ошибаетесь, молодой человек, – неопределенно заулыбался полковник и добавил: – Что ты думаешь по поводу хорошеньких шлюх?..

…Стоя в проходе между кресел захваченного самолета, Виталик чувствовал, как краска заливает лицо. Несостоявшаяся невеста была в каком-то полуметре… Вика, пережив несколько кошмарных минут, наконец смогла вздохнуть полной грудью – террорист, который мгновение назад лапал ее потными ладонями, теперь был мертв.

Но к ушедшему кошмару добавился новый. «Почему он так на меня смотрит?» – пронеслось в голове девушки. И вдруг какая-то тень догадки пронзила девичий мозг – было что-то до боли знакомое в этой фигуре застывшего спецназовца.

– Виталий, – тихо и неуверенно прошептала Вика; и в прозвучавшем слове скорее таился вопрос, чем категорическая уверенность.

Офицер порывисто дернулся, услышав собственное имя, и, резко развернувшись, зашагал дальше по салону.

– Виталий! – Теперь шепот сорвался на пронзительный, душераздирающий крик. – Ви-та-лик!

Пассажиры переводили испуганные взгляды с вопившей девицы на удаляющуюся фигуру в камуфляже. Кое-кто, забыв о нависшей опасности, перегибался через высокие спинки кресел, стремясь понять, в чем, собственно, дело, и получше рассмотреть кричавшую.

И в эту самую секунду приоткрылась качающаяся занавеска. Волосатого угонщика также привлек странный шум. Лишь в последний момент Виталий заметил сноп огня, и жалящая боль впилась в ключицу чуть повыше бронежилета. Падая, Громов импульсивно нажал на спусковой крючок… Террорист, прошитый пулей, забился в предсмертных судорогах.