Ирена уложила ребенка в деревянный ящик для инструментов, плотно обернув ее одеялом, но так, чтобы девочка могла свободно дышать. Захлопнулась крышка, щелкнул замок. На улице Генрик ловко сунул ящик в груду кирпичей, сваленных в кузове его бортового грузовика, и быстро, напряженно, улыбнулся Ирене. Его работа подрядчика позволяла бывать в гетто, и он совсем недавно присоединился к подпольной сети Ирены. Ирена уселась на пассажирское сиденье, и когда Генрик дернул старенькое сцепление, грузовик, качнувшись, тронулся с места. Ирена резко отвернулась, неслышно молясь, чтобы ни один кирпич в кузове не сдвинулся с места.

В молчании они направились в сторону улицы Налевки мимо закрытых пекарен и ржавых дорожных знаков. Мимо узких зданий и оборванных, голодающих людей на переполненных уличных углах. Когда они доехали до поста, Ирена простонала: Черт. Она так хотела, чтобы эта часть операции поскорее закончилась, но сегодня очередь была больше обычного. Пересечение блокпоста было самым опасным моментом во всей этой процедуре, да и в любой день вообще. Минута текла за минутой, ожидание становилось мучительным. Ладони у Ирены вспотели от волнения, пока она нервно теребила ручку двери. Только бы пересечь пост. Обратно они повернуть не могли. Наконец солдат, махнув рукой, приказал им подъехать поближе, и Генрик с впечатляющим хладнокровием вручил ему пропуска. Охранник строго посмотрел сначала на Ирену, затем на водителя: Что в кузове? Его глаза сузились, и Генрик не сразу нашелся с ответом. Что ж, кажется, в этот раз им не удастся живыми покинуть лагерь. Такая вероятность всегда была более чем реальна. Генрик медленно вышел из машины и пошел к кузову, как было приказано. Ирена осталась ждать внутри.

Сзади послышался глухой стук открывающихся и закрывающихся бортов. Солдат пару раз пнул тяжелым сапогом груду кирпичей, пошарил за брезентом и в углу кузова. Ирена затаила дыхание. Затем, мгновение спустя, Генрик забрался на сиденье рядом с ней, и охранник махнул им еще раз, показывая проезжать. Когда они оказались на «арийской» стороне и медленно повернули за угол, Ирена облегченно схватила Генрика за руку: Ты не против, если дальше поедешь один? Так будет лучше. Генрик кивнул. Ирена соскользнула с сиденья и помахала водителю рукой, когда грузовик тронулся. Все, что Генрик сейчас должен был сделать, это забрать уложенного в ящик ребенка домой и отдать его мачехе. Ирена знала, что если бы кто-то за ними следил, то из-за ее присутствия могла сорваться вся операция.

Мачеха Генрика, акушерка средних лет по имени Станислава Буссольд, была одним из доверенных сотрудников «комнаты экстренной помощи» Ирены, одной из тех, кто плотно работал в медицинском подполье вместе с Алой Голуб-Гринберг и Хеленой Чешко. Ирена немного на бюрократический манер называла эти места «распределительными пунктами защитной готовности», и то, что здесь происходило, было очень важным147. В первые дни и часы за пределами гетто детей нужно было вымыть, накормить и оказать, если нужно, медицинскую помощь, в чем они часто нуждались после месяцев недоедания. Если дети выглядели «неправильно», то требовалось перекрасить им волосы, и в итоге обрезанные еврейские мальчики превращались для их же блага в миловидных польских девочек. Если дети были достаточно взрослыми, их могли научить католическим молитвам и немного говорить по-польски. Упражнения в катехизисе были у немцев излюбленным тестом для обнаружения евреев, и знание детских молитв наизусть было одним из основных способов выживания в военное время. В течение первых недель на «арийской» стороне дети должны были стереть с себя любой намек на их настоящее происхождение.

Выносить детей в ящиках для инструментов было делом рискованным, и в 1942 году Ирена лихорадочно искала варианты получше, которые позволят спасать не по одному ребенку, а сразу по несколько. «Уносить детей на «арийскую» сторону стало необходимо потому, – прямо говорила Ирена, – что гетто с каждым днем все больше напоминало ад148. После приказов Гитлера и Гиммлера дети умирали на улицах с молчаливого согласия остального мира». В этот раз Ирена вновь поступила так, как поступала всегда, когда ей нужен был мудрый совет. Она обратилась к своим друзьям и доктору Радлиньской.

Хелена Радлиньская с осени 1939 года так и не покинула монастырь, но образ жизни при этом вела отнюдь не затворнический. Ее скромная комната была средоточием Сопротивления, своеобразным салоном, где собирались участники подполья. Когда Ирена постучалась в маленькую дверь в этот раз, она столкнулась с входящими и выходящими людьми. Кто-то из них, как студенты, прижимающие к себе тетради, были участниками тайных занятий профессора. Кто-то был ее возраста. Она узнала некоторых давних знакомых по минувшим дням в Свободном польском университете. Зимой 1941/42 года тремя из них оказались ее старые университетские друзья – Станислав Папузинский, его спутница Зофья Ведрыховская и ее сводная сестра Изабела Кучовская – Иза. Эти три бывших студента объединились в отважную группу, одну из ячеек Сопротивления, которую курировала доктор Радлиньская. К весне 1942 года доктор была в центре нескольких сетей, помогающих спасать еврейских детей.

В течение нескольких месяцев Иза отвечала за спасательные операции, одновременно пронося в гетто продукты и медикаменты через подвальные коридоры здания суда, расположенного на улице Лешно. Сейчас Станислав, Зофья и Иза могли помочь Ирене с ее проблемой. Улица Лешно окружала гетто, и в здании были двери, открывавшиеся в обоих направлениях, нужно было только миновать караульных на основных этажах. Если Изе вместе с помогающим ей сторожем удавалось проносить припасы через здание внутрь, то с другой стороны можно было забирать детей – пока Ирена будет в состоянии находить для них безопасные убежища. Для этого у нее имелась готовая подпольная сеть. Той весной через коридоры под зданием суда гетто покинули десятки детей школьного возраста.

Но это был не единственный маршрут, которым пользовалась Ирена. Леон Чешко, чья жена Хелена была одной из медсестер в команде Ирены и одним из ее самых преданных соратников, предложил еще одну смелую идею. Леон тогда работал в управлении гражданского транспорта и знал, что каждый день в гетто въезжает и выезжает из него трамвай, обслуживающий линию Муранув149. На ночь пустые вагоны оставляли в грязном депо в северном углу гетто. Кто обратит внимание на забытый багаж или потертую старую сумку, засунутую под сиденье, когда трамвай ранним утром только начинает свой путь из депо? Как оказалось, дети вполне уютно умещались внутри чемоданов. Кто-то достаточно смелый должен был появиться на улицах гетто до рассвета, чтобы подбросить чемодан в вагон на пустой еще станции, – кто-то, кто имел разрешение выходить после наступления комендантского часа. В еврейском квартале оно было всего у нескольких человек, и по счастью, среди них была Ала Голуб-Гринберг. А еще у нее был бесценный опыт введения детям нужной дозы успокоительного.

Вскоре однажды утром, когда первый, еще пустой утренний трамвай прогромыхал по улице, вместе с ним к югу отправился никем не замеченный чемодан. На первой же остановке на «арийской» стороне внутрь вагона быстро поднялась Ирена – еще одна горожанка, неохотно начинающая свое утро. Под ногами у нее тихо покоилась сумка. Ирена ехала долго, спокойно глядя в окно, пока салон не покинул последний пассажир, видевший, как она вошла в трамвай. Тогда Ирена, пригладив волосы, стала собирать свои вещи.