Несколько секунд спустя в комнате номер восемь засиял головокружитель Доротеи — девочка подскочила от радости, подумав, что это Рене. Но это было сообщение от Стаса Бендатова о Джено. Прервав связь, Доротея помчалась к Суоми, и та от восторга опрокинула поднос с ужином.

Эулалия с Дафной направлялись в мегасофию и тоже обрадовались, узнав эту новость.

Суоми вышла из комнаты в сопровождении Доротеи, взяв белую тонку, сапоги и перчатки для Джено. Девочки хотели как можно скорее попасть в Клинику неопределенности.

Добравшись в конце концов до клиники, Суоми закричала во весь дух:

— Джено, мой Джено!

Доротея поддержала ее под руку, а Стае подвел к постели больного.

Астор Венти, крепко обняв ее, произнес:

— Ты спасла мне жизнь. Я буду любить тебя вечно.

Суоми провела руками по лицу мальчика, слегка коснувшись его рта, носа, глаз и кудрявых волос:

— Ты красивый. Я знаю. Я чувствую. Ты не мог умереть. Я не стала бы жить без тебя.

Ее длинные светлые волосы закрыли лицо Джено, и он, взволнованный, поцеловал ее.

Доротея положила руку на плечо Джено:

— Ты нас всех перепугал.

Суоми прошептала мальчику на ухо:

— Эулалии, Набиру и Дафне известно, что Ятто наказал тебя из-за сокола. У нас проблемы. Теперь все узнают о твоих родителях. Я использовала костяной свисток, но Спокойный Медведь и Красный Волк так и не появились. Мне кажется, что он не действует.

Джено ответил ей вполголоса:

— Свой свисток я потерял в печати. Я тоже воспользовался им, но ничего не произошло. Ладно, не думай об этом. — А потом громко, чтобы его все услышали, сказал: — Не беспокойся, Суоми, Стае тоже знает про сокола и интерканто. Когда вернутся мадам Крикен и Красный Волк, правда станет известна всем.

— Сокол, мадам и краснокожий. Правда, которую они должны рассказать, несомненно, очень важна, — сказал доктор Бендатов и удалился, чтобы вымыть руки.

Доротея в этот момент показала Джено пергамент с рисунком руны.

Астор Венти побледнел:

— Где ты его нашла?

— Он был в твоей комнате, — ответила псиофа.

— Должно быть, я потерял его во время пытки. Спасибо, это очень нужный документ. — Джено взял пергамент и сунул его в карман брюк.

— Руны изучаются на втором уровне. Греческая сапиенса Эулалия все о них знает. Обычно она говорит о них на предвидении или на Белой магии. Откуда у тебя этот пергамент? — Доротея почувствовала, что Джено оказался в затруднительном положении.

— Я даже не знал, что на этом рисунке изображена руна. Я нашел его в аптеке, в Нижнем Колоколе, — сказал он. — Там были еще два пергамента, которые унес Руа. Но фон Цантар использовал электрические разряды на расстоянии и снова захватил сокола, а вместе с ним и документы.

Суоми оцепенела, а ее кузина побледнела от ужаса:

— О каких документах ты говоришь? И потом, почему ты доверился соколу? — настаивала Доротея.

— Руа во власти коварного Ятто. Но во время интерканто он помог мне спасти Красного Волка. Можешь спросить Суоми, — неохотно объяснил Джено. Он боялся говорить слишком много: ухотрубы были начеку.

— Да, это правда, — подтвердила Суоми.

— А документы? Для чего они нужны? — любопытствовала Доротея.

— Там говорится о важных вещах, касающихся… — Джено не успел закончить фразу.

Дверь резко распахнулась. На пороге появился Ятто фон Цантар.

— Через минуту начинается встреча в мегасофии. Я уже все знаю про Джено. Если он не может дойти туда сам, доставьте его хоть на носилках. Но я хочу видеть его там! — диктаторским тоном сказал суммус и вышел, так хлопнув дверью, что она задрожала.

Джено с гордым видом воскликнул:

— Да, я приду! Дойду своими ногами! Я сильный. В моих венах течет кровь Асторов Венти!

Джено с трудом поднялся на ноги, пошатнулся и схватился за Суоми.

— Пожалуйста, обопрись на меня. Мы вместе пойдем в мегасофию, — с нежностью поддержала его финская антея.

— Все увидят раны у меня на спине и поймут, что суплициум надо отменить, — воскликнул Джено.

Доротея вручила ему форму второго уровня и пояс с головокружителем:

— Хотя ты и остался полуголый, в одних брюках, надень, по крайней мере, тонку, сапоги и перчатки. Ты же знаешь, что Вводный кодекс требует, чтобы антей всегда были в порядке.

Выходя из Клиники неопределенности, они услышали торопливые шаги. Кто-то спускался по красной мраморной лестнице. Это был Пило Магический Росток. Церемониймейстер был в черном шерстяном фраке и нес в руках необычную книгу, испускавшую разноцветные искры.

— Вы опаздываете. Фон Цантар уже в мегасофии, — сказал он, бросив косой взгляд на Джено. — Отправляйся одеваться! Ты не уважаешь правила Аркса Ментиса! — сурово потребовал он, удаляясь.

Суоми замедлила шаг, а Джено был невозмутим. Он обратил внимание на то, что Противоречивые Утверждения не разговаривают. Громадные черные рты были неподвижны, а пламя четырех канделябров делало атмосферу еще более мрачной.

— Утверждения погрузились в молчание, — сказал мальчик, оборачиваясь к Доротее.

— Это недобрый знак. Их блокируют, только когда должны сделать важнейшие сообщения. И мне кажется, сегодня вечером суммус скажет то, что мы запомним на всю жизнь. — Прекрасная псиофа не хотела волновать Джено, но она чувствовала, что ситуация вскоре изменится. И возможно, к худшему.

Мегасофия была переполнена. Красные бархатные кресла были заняты, и многие псиофы стояли в проходах. На помосте, в самом центре, восседал фон Цантар, за ним заняли свои места мудрецы Аркса.

Как только Джено, Суоми и Доротея вошли, шум прекратился. Все повернулись и посмотрели на них. Раздались аплодисменты.

— Спасен! Он спасен! — кричали псиофы.

Габор, поддерживаемый группой ведьм и медиумов, заорал:

— Молчать! Вы не уважаете суммуса сапиенса!

Джено приободрил Суоми:

— Не бойся. Ятто в меньшинстве.

Доротея посмотрела на помост, и ее лицо осветила улыбка:

— Там Рене! Джено, смотри, твой брат рядом с мисс О'Коннор.

Юному Астору Венти захотелось прыгнуть на помост, обнять брата, но он понимал, что не может сделать этого. Джено попытался встретиться с ним взглядом, но Рене стоял, не поднимая глаз, гордо выпятив грудь в своей безукоризненной золотой тунике.

В мегасофии приглушили свет, клавиши пьянсерено заиграли торжественную музыку, возвещавшую о выступлении суммуса.

Ятто фон Цантар взял вокофон, проворно отвинтил его и сказал: