Их имена знает только Ершов. Изначально такое было условие. О наличие группы в курсе были только сам Абакумов и чертов Рюмин. Но вот если, к примеру, подтвердится, что группа «ушла» вовсе не для того, чтоб ради интересов страны трудиться, а на самом деле все ее участники — двойные агенты, то тут Абакумову точно придет мандец. При таком раскладе, и госизмена, и предательство, и сотрудничество с врагами припишут. А уж обустроить все так, чтоб факты появились — проще простого.

Ершов понял, надо что-то делать. Он, конечно, был уверен, что выдержит все. Лично он. Но сомневался в своем организме. Способы заставить человека говорить, даже если он умеет пережить боль, точно имеются. Это Ершов хорошо знал.

Поэтому Виктор Николаевич начал торговаться. На шару, нагло, просто от безысходности. Потому как за пределами Лубянки, в их небольшой квартире, осталась девочка, которая ни в чем не виновата. И если родители выбрали свою Идею, а не девочку, то Виктор Николаевич так поступать не собирается.

— Я вам все равно ничего не скажу. Хоть режьте. И вы сами это понимаете. А вот если башкой подумаете, то сообразите. Пять нелегалов. Внедрились максимально глубоко. Годков так через десять эта группа будет иметь небывалую ценность. А знаю их только я. Отпустите, дадите спокойно внучку растить, так я вам, как только Сашке восемнадцать исполнится, всю информацию отдам. Но только при таком раскладе. Иначе — никак.

В общем, наверное, судьба решила, не время еще Виктору Николаевичу помирать. Он смог договориться.

Вернулся домой. От всех дел, само собой, отошёл. Занимался только внучкой. Пенсию ему, какую-никакую оформили. Подрабатывал опять же. И ждал. Ждал, пока девчонка вырастет. Только знал наверняка, его не оставят в покое. И Сашку не оставят. А значит, до того, как она станет взрослой, надо ее подготовить к тому, что неизменно случится.

К счастью, в стране начались глобальные перемены, благодаря которым о Ершове немного подзабыли. Не совсем, конечно. Он всегда чувствовал — присматривают. Поэтому Сашку воспитывал и готовил так, чтоб никто не мог догадаться, что на самом деле он задумал.

Началось все заново в 1965. Сначала явился старый знакомый — подполковник, которого Ершов знал еще по СМЕРШу. Сейчас этот человек занимал соответствующую должность в Комитете Государственной безопасности и никак, по идее, в жизни Виктора Николаевича лично появиться не мог. Но появился.

— Я давно не у дел. — Сказал ему Ершов, после того, как выслушал просьбу старого товарища. Хотя…это даже была не просьба. Это была целая операция, сроком на очень долгое время. Или на очень короткое. Смотря насколько прав подполковник.

— Вить, я все понимаю. Правда, понимаю. И если откажешь, тоже пойму. Но, черт…две причины. И обе они важные. Максим Беляев…Помнишь такого? Приходил к тебе побеседовать по моей же просьбе.

— Помню.

Виктор Николаевич и правда помнил. Было что-то в этом парне неправильное. Вроде бы сообразительный, делу предан, вел себя, как положено. Однако после ухода Беляева у Виктора Николаевича еще долго оставалось послевкусие опасности. Такое редко с ним бывало и очень давно. Еще во времена службы в контрразведке.

— Ты понимаешь, не пойму, в чем подвох, но он точно есть. Старается, служит на совесть. Молодец, одним словом. А вот…предчувствие у меня хреновое. Биография там такая еще…Пацан через концлагерь прошёл, чудом остался жив. Отец — герой. Отца его и сам знаешь лично. Но вот иногда у меня зубы сводит от того, насколько Беляев молодец. Не могу даже объяснить. Однако это — вторая причина. Не главная. Скорее, из первой вытекает. А первая… мразь какая-то снюхалась с американцами. И мразь, ты знаешь, не из мелких. Чин не маленький. Я что хочу предложить… Мы снова тот слух о списке агентов запустим. Подзабылась история, но мы напомним. И посмотрим. Этот человек непременно попытается что-то предпринять. Однозначно попытается. Посмотрим, кто. Посмотрим, как.

— Ты кого-то конкретного подозреваешь. — Ершов не задавал вопрос, он и так знал, старый товарищ пришел, уже имея почву для подозрений. Иначе вообще бы не пришел.

— Да. — Подполковник поморщился. — Но мои сомнения сейчас к делу не пришьёшь. Вот в чем проблема. Дима Поляков. Помнишь такого? Он дал возможность разведгруппе Селявина из-под огня выйти. Спас ребят, можно сказать.

— Помню. — Ершов кивнул. — На память не жалуюсь.

— Ну, вот…– Полковник вздохнул. — Ты представь, только четыре года назад сорок семь разведчиков ГРУ и КГБ кто-то слил. А через год еще почти половину. А я как Диму-то заподозрил…Мария Доброва…

— Маша…Понял, да.

— Ну, она в Бронксе последние годы салон красоты открыла. Сам понимаешь…В общем, есть информация, будто Машу перевербовали. И главное, мы ее никак разыскать не можем. То есть, испарилась она. Нет ее, вроде, нигде. Последним, кто с ней работал, был Поляков. Так вот…Я Машу знаю. Она не могла. Глупо звучит для подполковника КГБ, чай не бабка, которая на кофейной гуще гадает, но я уверен в своих сомнениях и предчувствиях. А судя по тому, что Доброву вообще нигде не удаётся найти, думаю, она в последний момент сделала правильный выбор. Поняла, что ее вычислили и…не знаю. Может, яд, может, еще что-то. Но перевербовать…нет, исключено. Зато, сам Поляков эту версию активно поддерживает. Мол, да, Доброва переметнулась на сторону врага.

— Думаешь на самом деле, это он крот?

— Думаю. Но, похоже, в этих мыслях меня сейчас не поддержат. Нужны факты. Весомые, настоящие. Если опять всплывет твое имя и список…Волна пойдет. Эта волна нам всех, кто нужен, на берег выкинет.

Виктор Николаевич думал несколько дней. Усиленно думал. А потом снова встретился с подполковником и сказал, что согласен. Взамен на возможность вывезти из Штатов двоих людей и жить дальше спокойно. Естественно, особо никому Ершов не верил. Даже подполковнику. Опыт имеется уже, предать любой может. Но зато эта операция и поиск крота позволят Виктору Николаевичу свои дела провернуть так, как ему хочется. Так, как им с Сашкой надо.

Не прошло недели после встречи с подполковником, а волна, как и говорил старый товарищ, пошла. Видимо, информацию, куда надо, запустили.

Столько лет Ершов был никому не нужен, а тут снова — гость. Дима Поляков. Тот самый.

А ведь, если бы подполковник ошибался, не было бы у Димы причины приходить. Тем более, с Ершовым все прежние товарищи постарались контакты разорвать. Потому как в 1951году выйти оттуда, где он был, мог лишь только предатель. Ну, и опять же, зачем ставить себя под удар дружбой с таким человеком, который в деле Абакумова засветился.

А вот Дима взял и пришел. Посидели они, поговорили. Дима много рассуждал. О том, как его маленький сын умер. Как его в этом несчастье Родина бросила. Как Хрущев позорит своими закидонами Советский Союз. А еще Дима настойчиво возмущался, мол, что ж с самим Виктором Николаевичем так хреново поступили. Верой и правдой служил человек. Ну, и все в таком ключе.

Поляков допил чай, погостил еще часик, а потом распрощался и вышел за дверь. Со словами, мол, Виктор Николаевич, в любое время приходи. Помогу всем, что понадобится.

— Завербовали, суки…– С недоверием высказался Ершов, глядя на закрывшуюся за гостем дверь.

Хотя, Поляков по всем параметрам был человеком, которого никак, вообще никак зацепить невозможно. Крепкий, надежный, со всех сторон.

— Слушай… Он за идею продался. Не за деньги. И это очень плохо. — Сказал Ершов подполковнику. — Ему поперёк горла новый курс встал. Понимаешь сам, о чем я. Уверен, Поляков свято верит, будто правильный выбор сделал. Он от души работает на врага. По желанию. Так что, не все просто. Было бы за деньги, быстро решил бы ты эту проблему. А так… Будет до последнего упираться. Если тебе требуются факты, придётся постараться. Ему список нужен до зубовного скрежета. По роже понял. Думаю, он уже и своим хозяевам отчитался. Поэтому… Действовать будем, как я скажу. Думал всю ночь. Планировал. Примерял и так, и этак. Наскоком ничего не выйдет. И я теперь под прицелом. Ладно бы только сам. Сашка тоже пострадать может. Но ее они тронут, если я в отказную пойду. А вот, если меня не станет… Тут другой расклад получается. Уверен, через несколько дней ко мне придут.