или же нечем разбавить, повисшее в воздухе неловкое молчание, скажите, что у вас стресс, а еще лучше использовать более «модное» (потому что более длинное и страшное) слово – депрессия. А если вам пришлось на днях проронить пару слезинок – сразу же не поленитесь оповестить об этом всех знакомых, сопровождая для пущей эффектности рассказ трагическим закатыванием глаз, наглядным сморканием в платочек и фразами, – О боже, это было так ужасно! Такой стресс, такое давление!

Бинго! Вы герой! А в беседе с особо близкими друзьями в конце стоит словно невзначай бросить фразу – Ах! Надо что ли покончить с собой во вторник! Ой нет, во вторник у меня совещание. Ну может в среду… – и меланхолично вздохнуть.

Сегодня мне повезло – в бассейне никого, лишь спасатель на скамейке лениво листает что – то в телефоне. Увидя меня, он корчит недовольную мину – как никак я нарушил его блаженное бездействие.

Поднимаюсь по хлипкому трамплину, вытягиваю руки, закрываю глаза – не хочу видеть переход от этого мира в другой, хочу «очнуться» уже там, по ту сторону, хотя бы на пару секунд затеряться в этом расплывчатом голубовато-белом мирке, ласкающим мое слабое тело легкими волнами теплой воды, пропахшей хлоркой.

Легкий толчок, «элегантный» прыжок (с элементами неловкого бултых) и вода принимает меня с распростертыми, чуть прохладными с непривычки объятиями. Открываю глаза – их нещадно щиплет хлоркой, но я терплю, наслаждаясь этим мутным голубовато-белым миром. Пытаюсь как можно дольше не всплывать, не возвращаться к реальности, обитой желтоватыми прямоугольными плитками стен, ленивому спасателю, моим розовым резиновым шлепкам возле бордюра, работе, надоевшему браку… Но вскоре начинает не хватать воздуха, да и устаю бороться с попытками воды вытолкнуть меня наружу. Пытаюсь всплыть, но вдруг чувствую словно что-то обволакивает мою ногу. На мгновение меня охватывает паника, так как легкие уже готовы взорваться, не получив очередную порцию воздуха. Но собрав волю в кулак я поворачиваю голову, дабы растеряться окончательно. Что -то черное, внешне похожее на ткань, а на ощупь на слизь, обволакивает мою лодыжку и не хочет отпускать ее, не смотря на все мои старания. Начинаю замечать, как подобная «слизь» начинает окружать меня со всех сторон. Я бы конечно позлился на нерадивого смотрителя бассейна, который настолько не следит за чистотой, но в тот момент я испытывал лишь страх и отчаянное желание получить глоток воздуха.

Черной слизи становится все больше и больше, еще пара мгновений и я теряю из вида пол и стены бассейна, а свет «внешнего мира» почему-то сначала отдаляется, а затем и полностью перекрывается склизкой тьмой.

Я не выдерживаю и делаю вдох, слизь проникает в рот, протекает в горло, заполняет легкие, и я с удивлением осознаю, что могу дышать ею.

Сердце бешено колотится, я начинаю задыхаться от паники (а может этой жижей все-таки нельзя дышать) и цепенею от ужаса. Чуть отдышавшись и отойдя от оцепенения пытаюсь плыть, но вскоре, охваченный страхом не могу контролировать движения, начинаю бултыхаться, в панике беспорядочно размахивая конечностями, потом вновь задыхаюсь и цепенею – и так много раз.

Через какое – то время мой взбесившийся мозг уже более не способен генерировать страх, и я смиряюсь. Отупев от пережитого шока, я словно в бреду пытаюсь нащупать хоть что-то помимо собственного тела в этой непроглядной темноте, найти хоть какой-то ориентир, поскольку, бултыхаясь в панике уже позабыл где находится верх, а где низ, и не нахожу ничего. Пытаюсь проплыть вперед, вбок, вниз, вверх, дыша слизью, но границы бассейна словно растворились, ни стен, пи пола, ни самое главное – возможности всплыть на поверхность – везде лишь одна черная субстанция.

У меня в голову пришла нелепая ассоциация – я подумал, что я подобно ягодке в черничном варенье, обволакиваемый черной жижей. Сама мысль была очень глупой, но я-почему- то не выдержал и из моего рта вырвалось хриплое – Ха, похожее на кашель заядлого курильщика. Пребывая в полной изоляции, я болезненно вздрогнул от звука собственного голоса и почему-то ощутил стыд.

Я не знаю сколько времени я так «плыл», но лишь однажды где-то над головой забрезжил слабый источник света. Я пытался подплыть к нему, и какова же была моя радость, когда он стал увеличиваться. Я протянул руку к нему и тут посреди этого черного пятна возник черный силуэт ладони, тянущейся к моей руке. Я закричал от радости, сделал рывок – и опять провалился в абсолютную непроглядную тьму. Растерянный, я захныкал от обиды словно маленький ребенок, не понимая, что случилось – может мой мозг, пребывая в состоянии изоляции, спасая меня от перегрузки выдал мне столь обнадеживающую галлюцинацию? Но от нее стало лишь хуже…

Устав плыть, я пытался считать собственный пульс, чтобы хоть как-то занять себя и примерно ориентироваться во времени, пытался говорить сам с собой чтобы как -то заполнить пустоту. Вскоре пришли яркие галлюцинации, они давали хоть какое -то облегчение, но каким же болезненным каждый раз было возвращение из их пестрого, яркого мира обратно – я снова и снова вспоминал что произошло.

Я начал думать, что выхода из создавшегося положения возможно нет (чем бы оно не было). В таком случае у меня есть лишь две надежды – мой мозг станет восполнять нехватку информации еще большим количеством галлюцинаций, которые уже почти не пугали, а наоборот манили меня, либо – смерть. Черная жижа видимо с лихвой утоляла мои потребности в воде и дыхании. Голода я тоже не чувствовал, но с учетом потерянности во времени не мог сказать связано это с питательной ценностью жижи или же я просто не успел проголодаться, так что суицид начал казаться мне более чем разумным решением.

Но как? Убить себя явно надо было как можно быстрее и желательно безболезненное, так как для меня как человека без суицидальных наклонностей (до сего момента) осознанно причинять себе боль и разрушать свое тело и жизнь было весьма непростой задачей.

Перебрав множество вариантов в голове, я стащил с себя плавки, по привычке ощутив стыд наготы (хотя стыдиться было явно некого). Плавки на мою удачу были сделаны из весьма плотной ткани. Безусловно, смерть от удушения трусами не представлялась мне почетной, но от одной мысли о голодной, долгой и мучительной смерти посреди этой черноты меня передергивало. Так что я выбрал весьма жалкий способ уйти из этого (а вернее «того» мира).

Я не раз думал о произошедшем, пытаясь найти ему объяснение, но стоило мне