– Слишком много округлостей, – без обиняков выпалил он, очерчивая в воздухе пышные груди и бедра. Но Луиза даже обрадовалась этому неожиданному комплименту.

– Тогда я надену длинный плащ. Он скроет все изгибы.

Робин призадумался. Его попытка нанести ответное оскорбление провалилась, поскольку испанцы любили женщин в теле и чрезмерная стройность считалась там немодной. Кроме того, обмениваться колкостями, задевающими чью-то личность, да еще с какой-то девчонкой, просто ниже достоинства человека, обладавшего весьма высокой репутацией в избранной им крайне опасной профессии.

– Я сам решу, что вам носить, -• твердо объявил он. – И принесу то, что сочту нужным. Постойте смирно и дайте хорошенько взглянуть на вас, чтобы определить размер.

– Не вижу смысла, если я буду закутана в плащ, – возразила Луиза, стараясь, однако, не шевелиться. И даже повернулась, следуя повелительному взмаху его пальца. – Как вы можете распознать, что кроется под этими фижмами?

Она еще и шутит! Очевидно, с доньей Луизой не так легко справиться. Впрочем, и с ним тоже.

– Я вернусь через две ночи, – ответил он, игнорируя лукавые нотки в ее голосе. – В одиннадцать, если это самое безопасное для вас время.

– Бернардина ложится спать в десять. Слишком рано, по-моему, но это потому, что она ужасно скучает в Англии, – пояснила Луиза со вздохом. – Бедняжка Бернардина! У нее здесь нет друзей… не с кем проводить вечера за сплетнями, как она привыкла.

– Может, предложить ей тоже переодеться мужчиной и сопровождать нас в этом маленьком путешествии? – предложил Робин, спрыгивая в шлюпку. Он был вознагражден звонкой трелью смеха и не смог сдержать довольную улыбку, слыша столь восхитительные звуки.

Отвязав канат, он снова взялся за весла. Луиза стояла на причале и махала рукой ему вслед, пока он не исчез во мраке.

Робки нашел владельца шлюпки в «Черной собаке». Тот прекрасно проводил время за еще одной из длинной череды уже выпитых кружек эля и при виде Робина недоуменно моргнул, очевидно, не узнавая, кто перед ним., – Твоя шлюпка у причала, – сообщил Робин. – Приглядывай за своим суденышком, пока кто-нибудь не решил его позаимствовать.

Лодочник что-то проворчал и снова припал к кружке. Робин пожал плечами. Свой долг он выполнил. Оставалось покинуть кабачок и пойти за лошадью.

Было уже почти три, когда он наконец прибыл в Уайтхолл. Впрочем, для закаленных гуляк-придворных час был не поздний. Наверняка сейчас играют в карты и кости, слушают музыку и пьют. Филипп Испанский, теперь уже не обязанный ублажать жену в супружеской постели, скорее всего тоже среди них.

Робин не сдержал брезгливой гримасы. Его неприязнь к мужу королевы была так сильна, что только долгие годы жизни при дворе помогали сохранять маску учтивости. Филипп был развратником, но даже самые строгие критики признавали, что государственным делам он уделяет не меньше времени и внимания, чем своим похождениям. Проспав всего два часа, он на рассвете, после посещения заутрени, уже садится за письменный стол,

У Робина было свое помещение во дворце: небольшая комнатка в крыле, занимаемом по большей части самыми незначительными лицами из придворных. Хотя он редко бывал здесь, предпочитая куда более просторные покои отцовского дома в Холборне, но сегодня слишком устал, чтобы снова двинуться в дорогу…

Путь его проходил по коридору, где располагались апартаменты лорда и леди Нилсон: большое помещение с несколькими комнатами, отведенное любимцу королевы, человеку, который вел переговоры по поводу ее брака…

Из-под двери спальни Пиппы пробивался свет. Робин остановился. Он вовсе не собирался прерывать супружеские утехи, но после признания Пиппы считал маловероятным, чтобы Стюарт навестил жену в такой час. Скорее всего Пиппа не спит и мучается раздумьями.

Он постучал в дверь.

– Кто там? – осведомилась Пиппа совсем не сонным голосом.

– Робин.

– Минуту.

Пиппа соскользнула с кровати и босиком направилась к двери. Откинув распущенные волосы, она с тревожным удивлением воззрилась на брата.

– Так поздно? Ничего не случилось?

– Нет. Я только что вернулся из Вудстока. Хотел лечь спать, но увидел у тебя свет. Тебе следовало бы отдыхать.

Пиппа отступила, широко распахнув дверь.

– В последнее время у меня постоянная бессонница, – ответила она, ложась и подкладывая под спину подушки. – Расскажи о.поездке. Ты видел Елизавету?

Робин налил себе вина, прежде чем присесть на край кровати.

– Нет, но твое письмо доставлено. Ожидаю получить ответ в следующий приезд. Но у Джема для меня оказались новости. – Он пригубил вина и вопросительно поднял брови. Пиппа кивнула. – Да. Королева беременна.

– Но это еще не стало притчей во языцех?

– Нет. Думаю, известие с большой помпой будет объявлено не раньше конца недели. – Робин снова глотнул вина, рассматривая сестру поверх края кубка. Она что-то утаивает, он просто уверен в этом. – И…

Пиппа откинулась на подушки.

– И похоже, что я тоже жду ребенка. Мы с королевой родим почти одновременно.

– Какое счастье!

Робин наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку.

– И ты довольна, верно, Пиппа?

– Да, – медленно протянула она. – В какой-то степени да. Но как трудно носить ребенка от человека, который сторонится своей жены!

– Но Стюарт должен радоваться! – запротестовал Робин.

– Да, он в восторге. Жена беременна, и вскоре у него появится наследник. Он принимает поздравления с безмятежностью человека, полностью их заслуживающего, – бросила Пиппа – с такой горечью, что Робин невольно поморщился.

– Пиппа, дражайшая Пиппа, не стоит горевать! Ребенок так же принадлежит тебе, как и Стюарту. Ты обретешь в нем радость.

Пиши, немного помолчав, кивнула.

– Ты, разумеется, прав. Я сосредоточусь на ребенке и не стану думать об изменах своего мужа. Сколько женщин на моем месте поступают точно так же!

Она вспомнила о матери. Та выходила замуж еще дважды, после того как отец ее дочерей был убит. И оба брака оказались неудачными. Но Джиневра посвятила всю свою любовь и преданность дочерям. Пиппа вполне способна последовать ее примеру.

И все же жизнь матери круто изменилась с появлением Хью из Бокера.

– Пиппа, мне больно видеть тебя в таком состоянии, – выдохнул Робин, встревоженно разглядывая унылое лицо сестры. До чего эта тоска и меланхолия не в характере жизнерадостной Пиппы, всегда готовой развеять грусть окружающих!

Пиппа покачала головой.

– Возможно, это из-за беременности я чувствую себя так странно: если меня не тошнит, значит, хочется плакать, как младенцу, или хохотать, как пометанной!