— Я никаких секретов не выдавала. Я не принесла никому вреда.

— Да, но только потому, что вам не представилась такая возможность. Насколько я понял, вы ведь во всем признались?

Эшенден старался держаться как можно мягче, как будто говорил с тяжелобольным человеком.

— О да, я сваляла дурака. Я написала письмо под диктовку полковника. Разве этого недостаточно? Скажите, что со мной будет, если он на мое письмо не ответит? Не могу же я заставить его приехать, если он этого сам не хочет?

— Но он уже ответил на ваше письмо, — возразил Эшенден. — Ответ у меня в кармане.

От неожиданности Джулия потеряла дар речи.

— О, покажите его мне! — вскричала она срывающимся голосом. — Ради всего святого, дайте мне на него взглянуть?

— Пожалуйста, но с условием, что вы его мне вернете.

Эшенден вынул из кармана письмо Чандры и протянул его Джулии. Та выхватила письмо у него из рук и впилась в него глазами. Письмо было на восьми страницах. Она читала его, по ее щекам струились слезы; громко всхлипывая, она шептала слова любви и называла автора письма ласковыми французскими и итальянскими именами. Это был ответ на письмо Джулии, которая, по указанию Р., предлагала своему возлюбленному встретиться в Швейцарии. Предложение это привело Чандру в неописуемый восторг; не скупясь на громкие слова, он писал, что время, прошедшее с их последнего свидания, кажется ему вечностью, что он не представляет себе жизни без нее и считает дни до новой встречи. Закончив чтение, Джулия уронила письмо на пол.

— Видите, как он меня любит? В этом нет никаких сомнений. А уж я в любви кое-что смыслю, можете мне поверить.

— А вы его любите? — спросил Эшенден. — По-настоящему?

— Это единственный человек, который не хотел мне зла. Вы думаете, легко все время колесить из города в город, не иметь ни одного свободного дня, выступать в дешевых мюзик-холлах, куда набивается сомнительная публика… Видели бы вы мужчин, которые валом валят в такого рода заведения… Сначала я думала, что он такой же, как все…

Эшенден поднял с пола письмо и вложил его обратно в записную книжку.

— От вашего имени в Голландию послана телеграмма, где говорится, что вы будете в Лозанне, в отеле «Гиббонз» четырнадцатого числа.

— То есть завтра.

— Да.

Джулия вскинула голову, в глазах появился неожиданный блеск:

— Вы подбиваете меня на бессовестный, позорный поступок.

— Вы вовсе не обязаны подчиняться.

— А что будет, если я не подчинюсь?

— Боюсь, вам придется расплачиваться за последствия своего упрямства.

— Но я не могу идти в тюрьму! — неожиданно вскричала она. — Не могу, слышите, не могу! Я уже немолода, а он сказал: «Десять лет». Неужели меня могут приговорить к десяти годам?!

— Раз полковник сказал, значит, могут.

— О, я его знаю. Какое жестокое лицо! Он беспощаден. Боже, во что я превращусь через десять лет?! Нет, только не это!

В этот момент поезд подошел к станции и в дверь постучал стоявший в тамбуре детектив. Эшенден открыл дверь, и детектор протянул ему почтовую открытку с видом Понтарлье, невзрачного пограничного городка между Францией и Швейцарией. На открытке была изображена пыльная площадь со статуей посередине и несколькими платанами. Эшенден протянул Джулии карандаш:

— Пошлите эту открытку вашему возлюбленному. Она будет отправлена из Понтарлье на адрес лозаннского отеля.

Джулия молча взглянула на Эшендена, взяла открытку и надписала адрес отеля в Лозанне.

— А на другой стороне пишите: «Задержалась на границе, но все в порядке. Жди в Лозанне». К этому можете приписать все, что угодно, — какие-нибудь нежности, например.

Эшенден взял открытку у нее из рук, пробежал глазами написанное — на всякий случай и надел шляпу.

— Ну-с, а сейчас я вынужден вас покинуть. Желаю вам хорошего сна. Завтра утром приедем в Тонон, и я отвезу вас в отель.

В это время из вагона-ресторана вернулся второй детектив, и, когда Эшенден вышел из купе, детективы заняли его место. Джулия Лаццари вновь забилась в угол, а Эшенден, передав открытку агенту, который должен был опустить ее в Понтарлье, отправился через переполненный поезд в свой спальный вагон.

Выйдя наутро из поезда, Эшенден обнаружил, что на улице солнечно, но довольно холодно. Отдав свои вещи носильщику, он налегке подошел к вагону Джулии, возле которого уже стояли танцовщица и два детектива.

— Доброе утро. Вы можете быть свободны, — сказал, обращаясь к детективам, Эшенден.

Те приподняли шляпы, простились с Джулией и ушли.

— Куда это они? — с тревогой спросила она.

— Не беспокойтесь, вы их больше не увидите.

— Теперь, стало быть, я под вашим надзором?

— Никто здесь над вами надзирать не будет. Я лишь позволю себе отвезти вас в отель, после чего, с вашего разрешения, откланяюсь. Вы должны как следует отдохнуть.

Носильщик Эшендена взял у Джулии ручную кладь, а она дала ему багажную квитанцию. На привокзальной площади их уже ждал кеб. Дорога до отеля заняла немало времени, и иногда Эшенден перехватывал косые взгляды Джулии. Чувствовалось, что танцовщица волнуется. Всю дорогу Эшенден просидел молча. По приезде владелец отеля (это была небольшая, уютная гостиница с красивым видом, расположенная в конце тенистой аллеи) показал им номер, приготовленный для мадам Лаццари.

— Идеальная комната, — сказал, поворачиваясь к хозяину, Эшенден. — Позвольте, я задержусь буквально на пару минут.

Хозяин поклонился и вышел.

— Постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы вам здесь было уютно, мадам, — сказал Эшенден. — В этом отеле вы сами себе хозяйка и можете заказывать все, что вам заблагорассудится. Учтите, для хозяина вы такая же гостья, как все, и ничем от остальных постояльцев не отличаетесь. Можете собой распоряжаться.

— Я могу выходить на улицу? — быстро спросила она.

— Естественно.

— В сопровождении двух полицейских?

— Вовсе нет. В этом отеле вы можете жить так же свободно, как в собственном доме. Можете уходить и возвращаться, когда сочтете нужным. Единственная просьба: не писать писем без моего ведома и не покидать город без моего разрешения.

Джулия смерила Эшендена долгим вопросительным взглядом. Она явно не понимала, что все это значит. Вид у нее был такой, словно она грезит наяву.

— В моем положении я вынуждена подчиниться. Даю вам честное слово, что не буду пытаться выехать без разрешения из города, а также не стану писать писем, не показав их предварительно вам.

— Благодарю. А теперь я вас покидаю. Не смогу отказать себе в удовольствии навестить вас завтра утром.