Куда деваться?

Так по строительной линии и на гражданке пошел.

Я вручал людям ордера, расселял дома. Работал я до семидесяти двух лет, пока мог…

Я родился в 1920 году в деревне Кивиц Псковской области. В 1924 году отец приехал в Ленинград и поступил работать на Кировский завод в мартеновский цех сталеваром, в 27-м он взял к себе семью. В Ленинграде я закончил 7 классов в 86-й фабрично-заводской школе при Кировском заводе. В 8-й класс пошел в 10-й школе Кировского района. У меня было два товарища, у которых отцы были моряками. Мы решили, что пойдем в военно-морской флот. Но в 38-м году осенью, продолжая учиться в школе, я поступил в 2-й Ленинградский аэроклуб. Стал звать их с собой, но ни один из них не согласился. Зима и весна 1939 года ушли на теоретическую учебу. Сюда входило изучение полета, его теория, изучение материальной части самолета У-2 и мотора М-11. Кроме того, изучали самолетовождение в Красной Армии. Зимой произвели по одному ознакомительному полету на планере. Как только подсохло летное поле, летали мы с Корпусного аэродрома, расположенного между Варшавской и Балтийской железными дорогами. Сейчас на месте бывшего аэродрома проходит Ново-Измайловский проспект, застроенный многоэтажными домами.

В июне сдал выпускные экзамены в школе, а в конце августа месяца 1939 года я окончил курс летной подготовки на самолете У-2. Принимать экзамены приехала комиссия из Ейского военно-морского летного училища имени Сталина. Я летную практику и теорию сдал на «отлично». Пришел на мандатную комиссию: «Не комсомолец?» — «Нет». — «Если в комсомол не вступишь, то мы тебя принять не сможем. Даем тебе неделю». Еще когда проходил летную практику, мне мой инструктор, который был парторгом, говорил: «Вступай в комсомол, вступай в комсомол». А я всегда отвечал: «Когда буду достоин, тогда вступлю». Я к отцу: «Помоги устроиться на работу!» — «Сам поступай». Но все-таки он способствовал тому, чтобы меня взяли на Кировский завод в мартеновский цех электромонтером. А там в комсомол не берут — меня же не знают… В общем, в Ейское военно-морское училище я не попал. Продолжаю работать. Вдруг отец на работу мне приносит повестку: «Явиться в первый аэроклуб». Прибываю туда, захожу в комнату к начальнику. Там сидят люди в форме ГВФ. Оказалось, из Тамбовского летного училища. Они не посмотрели, что я не комсомолец, и взяли меня. В декабре 1939 года приехал в город Тамбов, в Тамбовское летное училище ГВФ. Училище было трехгодичное. Теоретический курс был обширный: и сопромат изучали, и морзянку (ее мне никак не удавалось освоить). Очень большой был курс самолетовождения, который преподавал Судомоин. Штурманское дело я любил, в будущем оно мне пригодилось. Начали летать опять на У-2. Надо сказать, что училище было гражданским. Тем не менее по его окончании присваивалось звание «младший лейтенант запаса». Всего было три училища ГВФ: Батайское, Балашовское и Тамбовское. Весной 40-го года Батайское училище закрыли. В нем была эскадрилья девушек, которую перевели к нам. А в декабре 1940 года наше училище было преобразовано в Тамбовскую военную школу пилотов. Девчонок отчислили, а наша перспектива — окончить школу сержантами. Продолжаем учиться. Программу сократили — в летных училищах программа была обширная, а летные школы учились по сокращенной программе. Война назревала, и поэтому кадры готовили интенсивно. Отменили занятие по радиотелеграфу, чему я очень обрадовался — никак не мог освоить все эти точки, тире. К июню я уже летал с инструктором на самолете СБ.

И вдруг приказ: присвоить мне и еще нескольким товарищам звания сержант и назначить инструкторами при училище. Оставили в той же эскадрилье и даже в том же звене, где учились и проходили практику, но уже инструкторами на самолете Р-5. Дали группу. А тут война… Мы стояли под Тамбовом у железнодорожной станции Пушкари. Летали по кругу, и вдруг из облачности немецкий Ю-88 вываливается, круг делает и опять уходит в облачность. Командование переполошилось, и в августе месяце мы начали готовиться к эвакуации. Правда, учеба продолжалась. Наступили заморозки, холода. Ночью самолеты прогревали, чтобы, если вдруг появятся немцы, сразу запустить двигатели и улететь. Только в конце ноября поступил приказ перебазироваться. Первую посадку сделали за Саратовом. Дальше Уральск. А путь наш лежал в Узбекистан, город Джизак. Аэродром от города в семнадцати километрах. Разместили нашу эскадрилью на конезаводе в бараках, покрытых камышом и замазанных глиной. Продолжили учебно-тренировочную подготовку курсантов. Но училища стали закрываться. Наши две эскадрильи на Р-5 сократили, курсантов в пехоту, а нас отправили в город Казань в 6-ю запасную авиационную бригаду. Казанский завод тогда начал выпускать самолеты Пе-2. Летного состава там было уйма. Столовая работала с утра и до поздней ночи чуть ли не сутками, и все время была очередь. Мы видим, что дело труба — самолетов выпускалось мало, а нашего брата много, мы взбунтовались. Чтобы не бунтовали, нас, 7 человек, отправили в город Алатырь, в 49-й запасной полк, готовивший экипажи на У-2. Там я пробыл два месяца, но не оставлял попыток попасть на фронт. Один наш товарищ попал в штаб писарем. И когда формировалась очередная группа на фронт, он меня в нее вписал. Полетели на Карельский фронт. Летали с посадками. Первая — Чебоксары, потом Горький. Здесь пришлось садиться на вынужденную. Карбюратор на У-2 был с подогревом. Что-то там случилось, и он начал барахлить. Я стал отставать от группы. Вдруг через некоторое время вижу: мне навстречу летит У-2 — это был командир группы. Он развернулся, помахал крыльями, и я за ним пристроился. Пошел снег. Видимость плохая. Увидел на поле черный предмет и решил садиться. Оказалась брошенная на поле сеялка. Командир тоже сел. Во второй кабине со мной летел военный техник 2-го ранга, два кубаря носил. Он в чехлы в задней кабине зарылся. Растолкал его. Развернули самолет хвостом против ветра. Лыжи закопали в снег — привязать-то нечем. Через некоторое время набежали пацаны, оказалось, деревня недалеко. Мы сели и порулили. Рулили, пока винт не встал — горючее кончилось. Пошли в деревню пешком, а буквально в 20–25 метрах увидели овраг. Хорошо, что бензин кончился, а то бы в этот овраг угодили! В деревне нас встретили очень приветливо. На всю жизнь запомнил, как нас пирогами с морковкой угощали. На следующий день командир полетел в Арзамас. Вскоре привезли нам бензин, и мы перелетели на аэродром. После Горького сели в Ярославле. Из Ярославля полетел в Вологду. Потом в Онегу. Здесь услышал, что освободили Пятигорск. С Онеги перелетел в город Сегежа, там был большой бумажный комбинат. Тут я был зачислен в 435-й смешанный авиационный полк, который в то время состоял из истребительной эскадрильи на самолетах «Харрикейн» и эскадрильи на У-2. Вскоре меня направили на курсы командиров звеньев при 9-м отдельном смешанном учебном тренировочном полку. После окончания курсов меня направили в г. Сегежа, где формировалась 260-я смешанная авиационная дивизия, в 839-й штурмовой авиационный полк, который базировался на аэродроме Кондоручей. Меня вызывают к начальству. Сидят подполковник и с ним полковник и начинают беседовать: «Вот самолет „Ил“ такой хороший». Я говорю: «Нет». А полковник — это был начальник политотдела дивизии Самохин, подполковник Рейфшнейдер, командир дивизии. Тот матом на меня — давай, мол, соглашайся. Опять переучиваться! Так война кончится, и не повоюешь… Начали изучать материальную часть. Через некоторое время получили спарку и несколько одноместных самолетов, начали переучиваться. Весна и лето 1943 года ушло на переучивание и отработку боевого применения штурмовика Ил-2. У нас был отличный командир Павел Иванович Богданов, батя наш. Царство ему небесное, 13 сентября 1944 года его сбили… Перед самостоятельным вылетом по два часа, не меньше, беседовал с каждым летчиком. Начиная с теории полета и техники пилотирования и кончая литературой и музыкой — он был очень образованным. Аэродром Кондоручей был в лесу — короткая полоса не более 100 метров шириной, огороженная с одной стороны оврагом, с другой пнями. И вот первый мой самостоятельный вылет. Командир полка благословил меня, я сел в кабину. Около «Т» на 180 градусов развернулся, нужно было застопорить заднее колесо, прорулить вперед, чтобы оно зафиксировалось, а я по газам… Меня развернуло на 45 градусов вправо и в лес. В инструкции было жирно написано: «На взлете тормозами не пользоваться!» Я левую ногу, ручку влево. Самолет нехотя развернулся, и вдоль полосы я взлетел. Сел, зарулил. Богданов поднялся ко мне на плоскость: «Учти, второй полет таким быть не должен».