Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Оптимистично? Если вы рассматриваете только один момент времени, пессимизм может быть оправдан, в зависимости от этого момента, — сказал Калум. — Однако я не рассматриваю события как сбалансированные по набору шкал в один конкретный момент. Наша жизнь течет, как река через горный хребет, то шумно несущаяся, то тихо. Разлив по берегам за один сезон, едва заметный ручеек во время засухи. И в конце концов каждая капля воды возвращается в океан, который дал ей жизнь.
Он похлопал ее по здоровой ноге. — Существует равновесие. Однако во время бушующего весеннего паводка трудно вспомнить, как спокойно листья будут плыть по неторопливому течению.
Ее улыбка была грустной.
— Это правда.
Калум встал.
— Я попрошу кого — нибудь отвезти вас домой, когда вы будете готовы.
— Я…
— Я отвезу ее домой, — сказал Бен.
— Нет, Бен, — возразила она. — Я могу сама.
Проигнорировав ее протест, Калум склонил голову перед Беном в знак признательности и зашагал обратно к бару.
Еще полчаса Эмма отвечала на вопросы об истории песен и рассказов.
Когда Бен увидел, как поникли ее плечи, он перебил ее:
— Время вышло. Я забираю Эмму домой. — Когда люди разошлись, он забрал бокал у нее из рук, поставил тот на стол и поднял ее на ноги. Черт, она так хорошо ощущалась в его руках.
Он посмотрел вниз, в испуганные глаза.
— Что? — спросил он. Он причинил ей боль?
— Я всегда удивляюсь тому, какой ты сильный, — сказала она. — Я такая большая. И тяжелая.
— Вряд ли. Тебе нужно больше есть. Ты все еще слишком худая и… — Он замолчал. Клянусь Богом, он был груб. Однако выражение ее лица выражало только восторг, а не огорчение.
— Ты хорошо поработала сегодня, — пробормотал он и обнял ее. Даже когда он усилил хватку, почти ожидая сопротивления, он наслаждался тем, как ее полные, мягкие груди прижимались к его груди, а не к животу, как у более низких женщин. Она была идеального роста.
Она не произнесла ни слова, но румянец на ее щеках стал еще ярче. Ее запах изменился, превратившись не в вызванную луной потребность, а в еще более привлекательный аромат, несущий в себе первый намек на возбуждение.
Что ж. Он опустил голову, давая ей время отступить, и завладел ее губами. Мягкими и отзывчивыми.
Ее руки сомкнулись на его бицепсах, и ее сотрясла дрожь. Ее рот открылся под его напором, открывая ему доступ.
В центре таверны или нет, ему было плевать. Он притянул ее ближе и исследовал, дразня ее языком, погружаясь глубоко, отступая, чтобы прикусить пухлую нижнюю губу.
Но прежде чем похоть завела его слишком далеко, он отступил. Его член протестующе запульсировал; кровь взревела, требуя, чтобы он завершил спаривание.
Она покачала головой, словно отгоняя то же возбуждение, которое испытывал он, и нахмурилась, глядя на него.
— Это не должно повториться. Я не хочу.
— Ты здесь. Я здесь. — Он усмехнулся и провел большим пальцем по её влажным губам. — И, дорогая, мы уже на пути. — Хотя он не мог довести ее до конца пути — стать спутницей жизни, — они могли, по крайней мере, какое — то время наслаждаться друг другом.
Ее руки крепче сжали его плечи.
— Нет. Тебе нужна женщина, которая останется здесь, в этом городе, а не та, которая…
Его брови приподнялись.
— Какого черта? Ты, черт возьми, не вернешься в лес.
— Нет. Я просто… уеду… в конце концов. — Она отвела взгляд.
— Почему, Эмма?
Она покачала головой и высвободилась из его хватки.
— Пошли. — С тростью в руке она, прихрамывая, направилась к двери.
Он скрестил руки на груди. О, нет, черт возьми. На этот раз он отпустит ее, но рано или поздно выяснит, что привело ее в лес и удерживало там.
Глава 13
Бен поцеловал ее вчера вечером, перед тем как они покинули таверну. Эмма закончила вытирать полотенцем свои волосы длиной до ягодиц и посмотрела на себя в зеркало в ванной. Он не только поцеловал ее, она позволила ему. О чем она только думала?
Ах, но она знала. Несмотря на решимость ее разума избегать спаривания, ее тело жаждало прикосновений. Объятий. Поцелуев.
Бен был бы сияющей звездой в мечтах любой женщины. Самые волнующие истории в репертуаре бардов были о кахирах, огромных и мускулистых, храбрых и сильных. И все же в песнях никогда не упоминалось, что кахир может быть таким… нежным… с женщиной.
В эти дни, просто уловив запах Бена в воздухе, она чувствовала слабость. Слыша его голос, вне внутри нее плавилось. И когда он смотрел на нее с жарким блеском в голубых глазах, ей ничего так не хотелось, как прижаться к нему и позволить ему делать то, что он хочет.
Спаривание с Беном. Нет, нет, нет.
Натягивая джинсы и нежно — голубую рубашку, которую оставила Энджи, она нахмурилась. Секса не будет. Никогда. На самом деле, ей следовало съехать из его дома. Но куда?
Пристегнув бандаж на ногу, она села на край кровати, глядя в окно на руины его заднего двора. Он сказал, что его усилия были направлены на восстановление обветшалого интерьера, а снаружи придется подождать. У нее так и чесались руки выйти и навести порядок в том, что, вероятно, было впечатляющими садами. Будучи ребенком, она убегала от гнетущей атмосферы своего дома и ходила по пятам за старым садовником.
Сирша был медведем, большим и крепким, и, как со многими медведями, с ним было легко. Он был недоволен строгим распорядком ее матери и демонстративно прятал травы среди ярких цветов. Не обращая внимания на застенчивость Эммы, он разговаривал сам с собой.
— Похоже, мне нужно выкопать эти ирисы и разделить их. — Он тыкал пальцем в землю. — Не слишком мокро, хорошо. Луковицы не любят сырости, не так ли?
Когда он застал ее поющей цветам, то позвал мастера барда, чтобы тот поговорил с ней.
Ей оставалось два года ученичества, когда Сирша ушел к Матери. Знал ли он когда — нибудь, как много значил для нее? Она медленно улыбнулась. Да, мужчина, который мог бы определить состояние растения по малейшему пониканию его листьев, понял бы ребенка.
Прямо сейчас он сказал бы ей перестать хандрить, поджать хвост, и заняться этими клумбами.
— Хорошо, Сирша. Я так и сделаю.
После того, как она выполнит