извиняется даже перед теми столиками, за которыми никто не сидит, и подумал, что Ахмет действительно взволнован и это очень, очень плохо.

– Я пребываю в тревоге и недоумении, уважаемый Абдалло, – сказал Ахмет, когда все формулы вежливости были произнесены в строжайшем соответствии с обычаем и протоколом. – Событие, которого мы с вами так нетерпеливо ждали, почему-то не произошло.

– О каком событии ты говоришь, уважаемый? – попытался схитрить Хромой.

И тут же испугался собственных слов – в кафе было не меньше десятка посетителей, а Ахмет пребывал в таком состоянии, что мог забыть об осторожности и ответить на вопрос прямо, без обиняков.

Кладовщик, однако, все еще худо-бедно соображал, что можно произносить вслух, а чего нельзя.

– Мне не хотелось бы говорить об этом здесь, – сказал он, красноречиво оглядевшись по сторонам.

– Зачем же в таком случае ты явился не куда-нибудь, а именно сюда? – перейдя на фарси, осведомился Абдалло.

– Потому что я не мог больше ждать, а в это время вы бываете именно здесь, а не где-то еще, – ответил Ахмет, и внезапно прозвучавшая в его голосе твердая решимость очень не понравилась Хромому Абдалло.

– Какова же причина нетерпения, которое заставило тебя оставить склад без присмотра? – весьма прохладным тоном поинтересовался он.

– За складом присматривает Ли, – ничуть не смутившись, ответил бывший тележечник. – И вы отлично знаете, что в данный момент там нет ничего, за чем стоило бы присматривать с особым вниманием. Именно это обстоятельство и послужило причиной того, что я осмелился оторвать вас от утреннего чая. Груз не пришел, уважаемый Абдалло, и я хотел бы знать, что случилось.

– Я не стану говорить, что это не твое дело, Ахмет, – медленно произнес Хромой Абдалло. – Я вижу, как ты взволнован, и понимаю причины этого волнения. Однако тебе следует держать себя в руках. Ты плохо выглядишь, ты осунулся, ты совершаешь опрометчивые поступки и произносишь совсем не те речи, которые следовало бы. Эй, там, принесите какой-нибудь еды! – крикнул он в сторону кухни и снова повернулся к Ахмету. – Тебе необходимо поесть и успокоиться, иначе ты ни на что не будешь годен.

Официантка принесла заставленный тарелками поднос и, повинуясь молчаливому кивку хозяина, сноровисто разгрузила его перед Ахметом, который даже не взглянул на еду.

– Угощайся, дорогой, – сказал Абдалло, когда официантка ушла. – Надо подкрепиться. Ты зря волнуешься. Грузы, особенно такие, как этот, часто задерживаются. Причин тому может быть множество. Ты знаешь, что это такое – Российская железная дорога? Сам шайтан переломает себе ноги, клянусь! Русские, – он сделал паузу и бросил косой взгляд на двоих мужиков с ярко выраженной славянской наружностью, которые что-то быстро хлебали за столиком у окна, время от времени неприязненно поглядывая на них с Ахметом, – русские чересчур алчны, от этого все их беды. Посмотри, сколько земель они захватили! А теперь не знают, что со всем этим делать. Половину разворовали, вторую половину замусорили… У них ничто не работает так, как должно работать. В том числе и железная дорога. Надо поесть, – повторил он, заметив, что Ахмет не притронулся к еде. – О деньгах не волнуйся, ты мой гость.

– Я не волнуюсь о деньгах, уважаемый Абдалло, – глядя в стол, тихо произнес кладовщик. – Вы платите мне вполне достаточно. Благодаря вашей щедрости я вчера купил телевизор, и первый же репортаж, который я посмотрел вечером, после работы, поверг меня в смятение.

Абдалло крякнул. Это было скверно. И угораздило же Ахмета купить телевизор именно теперь!

– Телевизор, – неприязненно повторил он. – Знаешь, мне не нравились талибы, но в чем-то они, несомненно, были правы: телевизор выдумал шайтан на погибель нам, несчастным глупцам, неспособным отличить его отравленные дары от творений всемогущего Аллаха. Телевизор! Ну, и что же показало тебе это дьявольское око? Учти, далеко не всему, что говорит и показывает этот безмозглый ящик, можно верить. Пожалуй, лучше не верить вообще ничему – по крайней мере, не ошибешься. Итак?..

Ахмет аккуратно положил на скатерть вилку, которую так и не запачкал едой.

– Крушение поезда, – сказал он, глядя в глаза Хромому Абдалло. – Грузовой состав свалился в реку с моста. Он шел с юга, из Ставропольского края. И случилось это именно тогда, когда мы ждали прибытия груза.

– Ну и что? – хладнокровно спросил Абдалло, который и сам вторые сутки подряд переживал по этому же поводу – правда, не так сильно, как Ахмет. – Подумай о том, сколько составов каждый день проходит по этому участку! Кроме того, это отлично объясняет задержку нашего груза. Движение наверняка перекрыли…

– Движение возобновилось еще вчера, – тихо и отрывисто сообщил Ахмет то, что также не являлось для Хромого Абдалло новостью.

– Ты же знаешь, как это происходит, – возразил Абдалло. – Сначала они пропустят пассажирские поезда, и только потом очередь дойдет до грузовых. Это не слишком приятно – надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю, – но твоим родным придется потерпеть. Я не думаю, что это был именно тот поезд.

Он посмотрел на Ахмета и прочел мысли по его потемневшему, осунувшемуся лицу. Угадать эти мысли было несложно; Абдалло мог бы в мельчайших подробностях описать картину, которая стояла сейчас перед внутренним взором Ахмета: забитые товарными вагонами и цистернами запасные пути какого-нибудь крошечного полустанка, раздраженный лай репродукторов, подающих противоречивые команды осатаневшим, валящимся с ног от усталости и водки сцепщикам. Ахмету, как и Абдалло, было ясно, что поезд, составленный из порожних вагонов, может простоять в тупике очень долго – до тех пор, пока нарушенный катастрофой график движения не восстановится и о направлявшемся в Подмосковье порожняке кто-нибудь не вспомнит. Продуваемый всеми ветрами, он будет стоять на рельсах, а тем временем холодные осенние дожди сменятся снегопадами. Правда, запасы воды в опломбированном товарном вагоне наверняка кончатся раньше, чем ночные заморозки превратят ее в лед; еще раньше кончится пища, а еще раньше – силы людей, запертых в этой стылой металлической коробке. Один заболевший заразит всех остальных; стоны, кашель, плач, а может быть, и агонизирующие вопли рано или поздно привлекут чье-нибудь внимание. Тогда вагон вскроют, и…

Ахмет беспокоился о жене и сыне. У Хромого Абдалло поводов для волнения было куда больше, поскольку вся эта нелепая история могла скверно закончиться для него лично. И этот сопляк смеет приставать к нему со своими глупыми расспросами!

– Я тоже надеюсь, что